Дмитрий Браславский - Щит Королевы

Стоило мне добраться до Фионы, как выяснилось, что только что она отправила Гвальда к Трубе с каким-то невероятно важным письмом. Эх, если бы женщины умели говорить коротко и ясно, но я, видно, слишком многого прошу у Крондорна. Или у Меркар – теперь уж и не знаю, кто из них послал на наши головы эту «дочь Ольтании», без которой теперь Хорверк и представить себе нельзя. В ответ на мой возмущенный рев Фиона пробормотала что-то невнятное про «конвертик» и Раткнора. Надо же, а я-то думал, что он еще не вернулся из Альдомира!

Пришлось бежать за Гвальдом, и вовремя. Когда я догнал его, Гвальд торопливо сунул письмо в карман – в надежде, что я не заметил, как он пытался его развернуть. Позорище какое – Щит королевы! Это вороватое и суетливое движение поразило меня едва ли не больше, чем слова Лимбита о том, что Гвальд – предатель. Актеры мы оба были неважнецкие: Гвальд старательно делал вид, что рад моему обществу, я, всячески избегая наводящих вопросов, туманно намекал, что совершенно забыл поговорить с королем об одной своей идее. Насторожившись, Гвальд перевел разговор на Лимбита, и тут уж мне пришлось постараться, расписывая в красках, как Толкователь Снов видит сквозь стены, читает мысли за сотни саргов и только что не летает по ночам на Аспари. Уж и не знаю, поверил ли Гвальд мне, но раз Лимбит так мечтал смутить заговорщиков одним только своим появлением, пусть сам потом и расхлебывает.

Однако ни Лимбита, ни Терлеста в кабинете короля уже не было, Крадир показался мне по сравнению с сегодняшним утром необычно тихим, а Сиэнре, забравшись с ногами на кресло, сосредоточенно шевелила губами и время от времени поводила рукой в воздухе – точно кашу размешивала. Сказать кому полсотни лет назад, что кто-то будет колдовать прямо в королевских покоях, не поверили бы. Да я бы и сам не поверил…

Пока дед обнимал Гвальда и расспрашивал его об отце, я пошептался с Вьорком, проследил, чтобы Гвальд отдал ему Фионино письмо, и мы отправились обратно. По пути он пытался осторожненько выпытать у меня последние новости, а я то и дело переводил разговор на здоровье бабушки Хрунды. По-моему, он решил, что у меня размягчение мозгов, но уж чего не умею, так это хитрить и увиливать.

Когда мы наконец дошли до покоев Фионы, я чувствовал себя так, словно на мне воду возили, и мечтал только об одном – пристроиться где-нибудь в тихом теплом уголке и чтобы меня никто не трогал. Но мечтам так и не суждено было сбыться – Фиона тут же потащила меня к себе.

Сидеть у ее ложа после насланного Лимбитом сна оказалось сущей мукой. Ее взгляд, голос, руки – все напоминало о той, другой Фионе, бывшей только со мной и принадлежавшей лишь мне. Умом я понимал, что гному, начавшему путать между собой сон и явь, лучше самому отправиться в клан Алтаря, где, по слухам, располагался наш крошечный дом для умалишенных, и попросить приютить его, пока он не натворил бед.

Попадись мне в этот момент Лимбит, я бы, наверно, придушил его. Сам того не зная, он умудрился за одну ночь разрушить те стены, которые я возводил месяцами, заставляя себя думать о Фионе отстраненно – как о своей подопечной, королеве Хорверка и супруге Вьорка. Теперь же он не оставил мне иного выбора, кроме как либо желать Вьорку смерти (а это было настолько подло, что не могло вызвать ничего, кроме омерзения), либо запретить себе и думать о том… Да, надо отдать себе в этом отчет: о том, что было чужим, хотя и стало казаться мне такой же частью меня самого, как нос или ухо.

Казаться. Именно казаться. Ведь Фиона никогда не вела себя со мной иначе, как со Щитом или другом. А это означало, что я метался в плену своих собственных иллюзий и не находил из них выхода.

Впрочем, такой выход был. Сложить с себя обязанности Щита. Вернуться в клан. Многие удивятся, но если Фиона освободит меня от клятвы, я не обязан буду объяснять кому бы то ни было что бы то ни было. Да отец с дедом и не станут спрашивать, как не спрашивали никогда и ни о чем: я сам делился с ними, если считал нужным. Вернее, возможным.

Но как объясниться с Фионой?! Тиро по секрету шепнул, что она и без того дуется, что я в последнее время якобы избегаю ее общества. Да, конечно, избегаю! Но не потому же, а потому…

Нет, и Фионе я ничего не скажу. Просто совру, что дела клана призывают меня домой. «Поверь, я мечтал бы остаться твоим Щитом…» Глупость какая! Ничему она не поверит, и права ведь будет! Да и дед сейчас в Брайгене…

«Поверь, у меня есть причины, о которых я не хотел бы распространяться…» Решит ведь, что я устал от ее непосредственности или на что-то обиделся.

Но не могу же я сказать ей правду! Пусть лучше обижается – через месяц она едва вспомнит, что был у нее такой Щит, да сбежал при первом удобном случае. Пусть уж лучше так. По уму, надо было бы дождаться конца этой истории с заговором, но кому нужен Щит, который шарахается от собственной подопечной. Да и никто меня не заставляет в первый же день покидать Брайген.

Оставалось дождаться подходящего момента. Но разговор сразу пошел наперекосяк: Фиона едва не дрожала при мысли о том, что ей столько дней приходилось быть рядом с Гвальдом (и кто только ей про него рассказал?!), я принялся ее утешать, а потом едва не кинулся прочь, когда королева попросила меня переночевать в ее спальне. Нечего сказать, подходящий момент попросить отставки…

Когда из норки неожиданно выглянула лашши, я готов был ее расцеловать. Но стоило ей обмолвиться про Крадира… Нет, я, конечно, уже начал привыкать к тому, что колдовство может сделать из меня Фиону, но поверить, что кому-то пришло в голову подменить сына короля, мне было сложновато…

И тут Фиона принялась искать подаренный Крадиром перстень.

– Помнишь? – прошептала она таким голосом, словно Крадир лежал перед ней в гробу. – Ты еще сказал, что драконов кому попало не дарят.

– Ну, не дарят, – согласился я. – И что?

В конце концов, это не мое дело. Если бы Крадир захотел, сам бы все объяснил. Эх, ну что мне тогда стоило попридержать язык!

Да и не было здесь ничего особенного. Как-то нам с Крадиром довелось вместе отправиться в мой клан, и вечерком на постоялом дворе, за кружечкой эля, он рассказал, что еще в детстве выбрал своим символом дракона. А все потому, что его имя происходило от великого Крадда, которого драконы в незапамятные времена считали то ли своим богом, то ли прародителем. Ума не приложу, как потом это имечко перебралось в Хорверк, но было оно среди нас не то чтобы распространенным, но и не очень редким. У меня вон у прадеда кранчеккайла так же звали. Крадир же, по его словам, в детстве просто изводил отца, играя в дракона и то прыгая на него внезапно со шкафа, то умоляя научить его дышать огнем. Тогда же он обмолвился, что несколько раз дарил самым близким друзьям собственноручно сделанных драконов – и на память, и в знак того, что всегда готов прилететь к ним на помощь.