Дэвид Кек - Пора предательства

— Сюда, — предложил изящный барон. — Полагаю, мы должны решать все вопросы, как только до них доходит дело.

В этой старой развалюхе еще осталась пара-другая каморок. У подножия башни.

Бароны провели Дьюранда в низкую дверь, на которой чудом сохранилась лепнина. Как только молодой рыцарь переступил порог, дверь со скрежетом закрылась.

Отец Дьюранда поднял факел. Дьюранд стоял один напротив гиретских баронов и своего отца — совсем как на дальних берегах озера… сто лет назад. Даже Кирен, и тот был здесь.

— У него нет никакого права нас тащить против нашей воли, — проворчал Сванскин. Брюзгливый старый рыцарь расхаживал по комнате, оглядываясь с таким видом, будто боялся, что потолок вот-вот рухнет прямо ему на голову.

Саллоухит лишь устало прикрыл глаза.

— Думаю, мы простим это нарушение этикета. Ибо без разговора нам не обойтись.

У всех был вид людей, пришедших к неприятным выводам и теперь бодрящихся, чтобы принять надлежащие меры.

— Мы слышали эту историю, — начал Саллоухит, потирая виски. — Похоже, наш Паладин пошел на поводу у амбиций. Похоже также, что именно вы стали главной жертвой его… необдуманного решения.

Отец Дьюранда молча стоял на другой стороне комнаты.

— Нам дано понять, — продолжал Саллоухит, — что Конзар предоставляет вам определить, как с ним поступить. Я лично считаю, что Конзар не в состоянии примирить свой недавний поступок с привычным ему представлением о собственном характере.

— Так вот что его огорчает?

— Нужны ли нам сейчас дополнительные проблемы? Вы спросили. Вам был дан самый прозрачный и ясный ответ. Ламорик погиб, а с ним — добрая половина пэров Гирета. Город опустошен и разграблен, маноры на много лиг вокруг — тоже. Но видите ли вы, в каком душевном подъеме находятся люди? Как они собрались здесь? Они начали отстраивать город еще до нашего возвращения.

— Я догадываюсь, что от человека в вашем положении резонно ждать некоторой склонности думать лишь о своих проблемах, однако вы, должно быть, заметили отряды рабочих. Это не наемные команды. — Он повел рукой, обводя город за сводами комнаты. — Это добровольцы. Добрая воля. Несгибаемый дух земли, разбуженный безразличием далекого короля и жестокостью врагов. Когда вы видите, как народ несет бдение, когда вы слышите на улицах стук топоров и молотков — это вы слышите их сопротивление.

Я не питаю желания унижать этот дух сухими расчетами, но если не производить уж совсем никаких прикидок, их пыл будет растрачен понапрасну.

Молодой Хонфельс не вынес длинной речи, произнесенной с безупречной дикцией.

— Святое Воинство, Саллоухит!

Однако Сванскин предотвратил дальнейшие препирательства, пророкотав из темноты:

— Все очень просто, мой мальчик. За эту работу не платят денег. Будем мы воевать с Монервеем или нет, мы в любом случае вытрясем казну до последней монетки задолго до того, как хотя бы отстроим стены. Все серебро, сколько ни есть его в землях Абраваналя, уйдет на оплату тысячи наемников. Верно, Кирен?

Тот медленно кивнул.

— Абраваналю едва ли хватит средств хотя бы прокормить всех, кто вызвался работать добровольно.

Саллоухит развел руки с длинными пальцами.

— Его светлость не может позволить себе справедливость. Наши герои не могут оказаться ворами, насильниками, предателями или клятвопреступниками — ибо мы не можем позволить себе разочаровывать их поклонников. Во всяком случае, сейчас, пока они так нужны.

— Я и не просил, — проговорил Дьюранд.

— Сколько людей покинет нас, если мы отравим прекрасную сказку об отважном сэре Конзаре, Паладине Гирета, и о том, как он держал стену, защищая своего молодого господина? Возможно, они решат, что он нарочно не стал его спасать — а не то и убил. Герцог и его сын — оба были одурачены расчетливым капитаном. Однако, если это станет известно, мы потеряем много людей. Быть может, даже целую треть наших работников.

Лицо его было сурово.

— Один человек столько не стоит.

Дьюранду вдруг пришла в голову мысль: уж не собираются ли его убить?

— Почему герцог не сказал мне всего этого лично? — пробормотал он, начиная испытывать то, что нередко испытывают рослые люди в маленьком помещении.

Сванскин раздул ноздри.

— Потому что вы малость получше обычного солдата! Потому что он решил, что довольно будет на роль гонцов четырех баронов! У нас нет времени на игры в слова! За этими дверями стоит войско, сюзерен которого связан и почти уже брошен на плаху!

Крик подействовал на Дьюранда, как полновесный удар. Молодого рыцаря кольнул страх.

Затем, приглядевшись к высокородным мужам Гирета, он заметил, что они переминаются с ноги на ногу, как виноватые дети.

— Но ведь причина не в этом, верно? Его светлость просто ничего не знает.

— Не знает, — подтвердил Хонфельс и криво улыбнулся. — Вы не дурак, Дьюранд. Гнев — лучшее прикрытие для лжи, и герцог Абраваналь не явился лично потому, что и в самом деле ничего не знает. Мы — знаем. Его сын погиб. Оба сына. Довольно с него. Он во всем этом не замешан. Не думайте о старике плохо.

Сванскин нахмурился.

— Так или иначе, а история эта не должна выплыть наружу. — Дьюранд знал, что он скажет. Он не станет разоблачать Кона. Он вспомнил ночи, проведенные с Дорвен. Конзар знал о них — или догадывался, — но не выдал. — Давным-давно Конзар сказал мне, что ни один удар не должен оставаться без ответа.

— Вот видите, — проговорил Сванскин. — Молодая кровь течет быстро, а обида будет раздражать его постоянно. Нет ли другого пути? Сколько он будет держать язык за зубами, пока Конзар живет, овеянный славой? Надо покончить с этим раз и навсегда. Долго ли до рассвета? Час еще есть?

Барон Хрок взревел, точно раненый медведь:

— Время тянете, да? Зачем тогда мы стоим тут и о чем-то еще разговариваем с мальчиком? Если он не может сказать ни да, ни нет, почему мы вообще позволили ему говорить? Надо было перерезать ему горло, как только он вошел!

— Вы неправильно поняли слова Сванскина… — начал Саллоухит.

Хрок вскинул брови.

— Да неужто? Думаете, я не слышу, когда что-то говорят при мне напрямую? Мальчик вел себя, как полоумный болван, но он пролил за вас, ублюдков, реки крови и не дал ни единому человеку повод усомниться в его слове.

Когда отец так рьяно встал на его защиту, Дьюранд только и мог думать что о Ламорике. И жене Ламорика. Больше ни о чем. Он крал — крал из дома своего господина. Во мраке ночи.

Сванскин заговорил снова:

— Тогда, уж коли мы должны довериться его слову… быть может, мы хотя бы его услышим?