Карина Демина - Ведьмаки и колдовки

 На память.

 — Вы шутите, дорогая Габрисия, — наконец, догадался он. — У вас прелестное чувство юмора!

 И засмеялся.

 …не бедный…

 …и должно быть, ему действительно симпатична Габрисия. Быть может, он даже вполне искренне уверен, что влюбился, и что любовь эта — самая настоящая, которая до конца его жизни…

 …и чего, спрашивается, Габи надо?

 — Дорогая Габрисия, — кавалер встал на одно колено, правда, предварительно кинув на травку платочек. Оно и верно, пусть травка с виду бархатная, но на деле-то пыльная, грязная, а у него штаны белые… — Я имею сказать, что люблю вас от всей души.

 И из кармашка коробочку достал бархатную, вида характерного. Пальчиком крышку откинул и протянул.

 — И буду безмерно счастлив, если вы станете моею женой!

 Девицы, которые прогуливались в отдалении с видом таким, что будто бы сами по себе гуляют, и вовсе не подсматривают, остановились.

 Зашептались.

 Раскрыли веера, смотрят на Габрисю, на пана Вильгельминчика, которому явно неудобно стоять на колене, и с зонтиком в одной руке, а с кольцом в другой. И вообще на редкость дурацкий у него вид… и чем дальше, тем более дурацким он кажется… и надо бы ответить.

 Хмурится пан Вильгельминчик.

 Чего ждал? Восторга?

 Он ведь привык, что им восторгаются… красавец… и она красавица… не стыдно в обществе показаться… идеальная пара, почти как в ее, Габи, прежних мечтах. Только сбывшиеся, они имеют какой-то горьковатый привкус.

 — Нет, — сказала она и коробочку закрыла. — Извините, но нет.

 — Почему?!

 Какое искреннее недоумение.

 И обида.

 Он ведь завидный жених. В «Гданьской хронике» идет под пятым номером списка самых завидных женихов. И многие девицы счастливы были бы обратить на себя внимание пана Вильгельминчика. И он обращал, правда, не на девиц, поскольку с ними связываться себе дороже, но все ж таки…

 — Дорогая Габрисия, — он неловко поднялся и сунул зонт подмышку. — Понимаю. Я слишком тороплю события, однако же подумайте, разве вы найдете пару более достойную вашей красоты?

 Тут он несколько покривил душой, поскольку в той же «Хронике» имелись и первые четыре пункта, но сын мэра был связан обязательствами, да и про иных ходили такие же слухи, так что пан Вильгельминчик в будущем году имел все шансы получить почетное звание самого завидного холостяка.

 — Красоты? — странным голосом переспросила она. — Красоты… вас только она интересует?

 — Что? — пан Вильгельминчик вопроса не понял. — Конечно… вы же красивы.

 — А если перестану быть красивой?

 — Как?

 — Как-нибудь… скажем, ваша ревнивая полюбовница в лицо кислотой плеснет…

 — У меня нет ревнивых полюбовниц…

 — Или заболею… к примеру оспой… проклянут… да мало ли, что в жизни приключиться может.

 Престранный разговор ставил пана Вильгельминчика в весьма неудобное положение, куда более неудобное, нежели недавнее, с зонтиком и кольцом.

 — Просто представьте, что я, ваша супруга, стала вдруг… уродлива. Что тогда?

 — Н-ничего… наверное, — пан Вильгельминчик попытался представить, но получалось не очень хорошо. Его жена уродлива?

 Боже упаси!

 — А хотите, я скажу, что? — Богуслава наклонилась к самому уху. — Вы тогда расстроитесь. И спросите себя, в чем же так перед Богами провинились. Вы решите, что наказали вас. И не желая быть наказанным, сошлете неугодную супругу в какую-нибудь глухую дальнюю деревеньку… а в свете объявите ее больной. Лучше больная, чем уродливая.

 Пан Вильгельминчик прикинул и согласился. И вправду, много лучше.

 — Сами вы верность, естественно, хранить не будете, заведете любовницу… и вас не осудят. У нас почему-то мужчин не осуждают за измену, это женщинам полагается быть верными. Главное, что о жене своей вы будете вспоминать изредка. Навещать хорошо, если раз в году, а может и того меньше… потом у вас появится мысль, что хорошо бы ей умереть. Нет, на убийство вы не решитесь, слишком слабовольны. Но вот тайные надежды… их ведь не спрячешь… да и то правда, к чему жить некрасивым?

 — Вы… — пан Вильгельминчик не нашелся сразу с ответом. — Вы… шутите?

 — Какие шутки? — Богуслава поднялась. — К сожалению, я серьезна…

 — И замуж не выйдете? — уточнил пан Вильгельминчик, подумав, что, возможно, оно и к лучшему. Уж больно странные беседы… идеальной его спутнице надлежит не только идеально выглядеть, но и вести себя соответствующим образом.

 — Нет, конечно нет… не за вас…

 Габрисия забрала зонтик.

 — И провожать меня не стоит…

 Пан Вильгельминчик и не собирался, но за этакий отказ, позволивший ему соблюсти приличия, был благодарен.

 Жаль…

 …из них получилась бы красивая пара…

 Мазена сидела перед зеркалом.

 Так легче.

 Не приходится смотреть в глаза отцу, который стоял за спиной. В зеркале он — размытая тень, безликая, бесплотная. А теней Мазена не боялась.

 — Я тобой недоволен, — жесткая рука легла на плечо. — Я очень тобой недоволен, Мазена.

 …его недовольство с запахом ветоши и гнили, лавки старьевщика, в которую Мазена как-то заглянула любопытства ради. Тогда она еще не знала, что излишнее любопытство чревато проблемами.

 — Я сделала все, что смогла.

 Мазена подвинула футляр, который доставили из хранилища. Фамильные изумруды… что еще можно надеть в столь важный вечер? Сегодня объявят об официальной помолвке.

 — Ты могла гораздо больше, — отец коснулся шеи, помогая застегнуть ожерелье. Сработанное в позапрошлом веке, оно было вычурным и тяжелым.

 Прочным.

 И Мазена представила, как это ожерелье затягивается на ее шее, перекрывая дыхание. Как ни странно, но видение это не испугало, напротив, она подумала, что, возможно, это было бы наилучшим выходом…

 Но нет, отец подал серьги.

 — Ты не оправдала надежд рода…

 — Твоих надежд, Роберт, — раздался от дверей скрипучий голос, и тень отца в зеркале дрогнула. На секунду почудилась, что она, эта тень, вовсе исчезнет.

 — Здравствуй, дед, — Роберт поклонился, и старик Радомил, усмехнувшись, ответил:

 — Здравствуй, внучок. Надеюсь, ты не будешь врать, что рад меня видеть?

 …тень не исчезла.

 Жаль.

 — Иди, погуляй, — прадед махнул рукой на дверь, и отец не посмел перечить.

 Старику никто не смел перечить.

 И если сама Мазена… она и оглянуться-то опасалась…

 — Я… действительно всех подвела.