Карина Демина - Ведьмаки и колдовки

 — Я… действительно всех подвела.

 — Брось, — ответил прадед. Он ступал беззвучно, и тяжелая трость в его руках лишь касалась ковра. — Только такой идиот, как мой внук, и вправду мог надеяться, что ты примеришь корону…

 Прадед подал венец, украшенный огромными каменьями, более похожими на грубые стекляшки, нежели изумруды, равным которым не было во всем Королевстве.

 — Мстивойт вовсе не тот тихоня, которым представляется. И сынок его не лучше. Ты бы, может, и стала фавориткою на годик-другой, но от любови до трона далекая дорога… — прадед самолично возложил венец на голову. — Да и не дали бы тебе этого года…

 — Думаешь… — голос дрогнул.

 — Знаю. Мстивойт не дурак. Он эти хитроумные… — прадед произнес это слово, точно выплюнул, и стало очевидно, что хитроумными он планы внука вовсе не считает, — на раз раскусил бы… и уже ты б отведала бурштыновых слез.

 Мазена закрыла глаза.

 Верно.

 Она думала об этом, как и о том, что идея ее отца… нелепа.

 Конкурс? Знакомство с Матеушем?

 Его любовь… и не просто любовь, но такая, которая заставит потерять голову… а ведь иначе, чем безумием, не объяснить было бы помолвку и свадьбу.

 — Ничего, дорогая, — прадед помог закрепить венец. Он подавал шпильки, и Мазена со странным удовлетворением втыкала их в сложную прическу, всякий раз внутренне сжимаясь в ожидании боли. — Все закончилось именно так, как должно бы…

 — Ты… знал?

 Никогда нельзя было сказать наверняка, что именно было известно прадеду, пусть в отличие от многих иных своих потомков к Мазене он относился снисходительно.

 — Кое о чем… ты показала себя сильной девочкой. Твоему супругу это понравилось.

 Мазена прикрыла глаза.

 Ее супруг… генерал-губернатор… и пожалуй, это лучшее, на что она могла бы рассчитывать…

 — Все будет хорошо, дорогая, — сухие пальцы прадеда приподняли подбородок, а губы коснулись лба. — Вот увидишь…

 — Если ты знал, что все с самого начала… почему не остановил его?

 Опасный вопрос.

 Прадед никогда ни перед кем не отчитывался. Но если он сам заговорил с Мазеной? Неспроста ведь… не случайно…

 — Я должен был убедиться, что мой внучок не способен стать во главе рода, — хитро усмехнувшись, ответил старик. — В нем есть сила, но нет ума… прискорбно. Ты — другое дело…

 — Я?

 Мазена коснулась ожерелья, и гневно полыхнули зеленью старые камни, словно ожили от этого прикосновения.

 — Ты, дорогая… если будешь осторожна. Главное, не спешить… выйдешь замуж… присмотришься к супругу… а там…

 — Отец…

 …не допустит и мысли о том, что Мазена…

 — Увы, ему не так долго осталось, — прадед поднялся и, вновь превратившись в дряхлого старика, заковылял к двери. — За свои ошибки нужно отвечать.

 У двери прадед остановился и, не оборачиваясь, сказал:

 — Корона может быть разной, Мазена. Но какой бы ни была, она опасное украшение. А потому, будь осторожна.

 — Спасибо, — Мазена закрыла глаза, а когда открыла, то вновь увидела призрак отца за плечами.

 — Что он тебе сказал?

 …то, что скоро его, вечной тени, довлеющей над жизнью Мазены, не станет.

 …он уже мертв?

 …или пока еще жив, если так, то ненадолго… и наверное, его можно попытаться спасти…

 — Ничего, папа, — улыбнулась Мазена, касаясь тяжелого обруча на голове. — Ничего важного…

Презентация сборника стихов молодого, но зело талантливого пиита, о виршах которого «Светская хроника», а за нею и «Литературная газета» отозвались в весьма восторженных выражениях, проходила в литературном салоне панны Велокопыльской, весьма известном в узких кругах.

 «Литературна Познанщина» в очередной раз разразилась гневной статьей, в которой обличала падение вкусов и попрание литературных ценностей… «Критик» высказывался осторожно, напирая на молодость пиита и нестандартный его подход…

 …находились те, кто, злословя, намекал, буде бы главный талант Аполлона в том, что оказался он на пути стареющей вдовы…

 …вдова выразительно слухи игнорировала…

 В общем-то, все было обыкновенно, буднично даже.

 Приглашение Евдокии прислали именное, на глянцевой плотной бумаге с золочеными виньетками и коровьей мордой с несоразмерно огромными рогами.

 …Евдокия не пошла бы…

 …но после отъезда матушки было… тоскливо. Нет, она, Евдокия, была счастлива в браке, пусть и не ощущала себя княжною, как не ощущала ее княжною все семейство Вевельских, с которым Евдокия решила отношения поддерживать на расстоянии… но этого счастья оказалось мало.

 — Я привыкну, — сказала она Лихославу на третий день.

 — Конечно, привыкнешь.

 Обнял.

 Понял. Он понимал с полуслова, а то и вовсе без слов. Вновь колючий, и значит, полнолуние близилось… а с ним появлялся и страх, который Лихо отчаянно запирал в себе. Только чаще касался серебряной полосы ошейника.

 — Я просто никогда не оставалась одна… мама была рядом… и Лютик… и Аленка…

 — А теперь я.

 — А теперь ты…

 — И они тоже, — Лихо потерся щекой о плечо. — Они ведь не исчезли, просто уехали…

 …просто…

 …почему тогда Евдокии страшно? Она ведь не ребенок, ей почти уже двадцать восемь, а чувствует себя… брошенной.

 Забытой.

 И хоть бросай, беги следом, но… как тогда Лихо?

 И дело?

 И вообще, не рады будут Евдокии в Пресветлом лесу, это она поняла еще когда с бабкой познакомилась. Смешно. Эльфийка, которая рядилась в белое, легкое, была совсем юной, Лютик и тот старше выглядел… правда, стоило в глаза заглянуть, и Евдокия поняла, что на самом деле вечная юность — иллюзия.

 — Жаль, что ты человек, — сказала она, и это была единственная фраза, которой Евдокию удостоили. Пресветлая Владычица словно забыла о том, что помимо блудного сына и его супруги, а также внучки, на которую она взирала с куда большим вниманием, в гостиной есть еще и Евдокия.

 — Извини ее, — Лютик сел рядом. — Она уже немолода. А с возрастом ни люди, ни деревья гибче не становятся…

 — И эльфы тоже?

 — Если подумать, то эльфы не так уж сильно отличаются от людей.

 Пресветлая владычица обернулась, и в глазах ее мелькнула… зависть?

 Тоска.

 И обреченность, которая заставила Евдокию позабыть об обиде.

 …еще бы найти способ от тоски отрешиться…

 — Мне тебя не мало. Но их не хватает, — она накрыла руки Лихо своими. — Я… я немного поплачу и успокоюсь.