Робин Хобб - Убийца Шута

— Ты в безопасности. Я могу посторожить, если хочешь.

— Нет.

Он положил свою худую руку на мою. В огне тихо потрескивали дрова. Я слушал его дыхание. Он снова заговорил.

— Я говорил не об этом. Это послание я отправил с последними четырьмя курьерами. Не люблю просить помощи. Мне было стыдно, стыдно просить тебя о чем-то после того, как я безжалостно использовал тебя. Но мне больше некого просить. Я пытался сделать это сам. Они перестали допрашивать меня. Начали оставлять меня одного. И в один прекрасный день они потеряли бдительность. Наверное. Я бежал. Я думал, что я убежал. Я нашел друзей, они укрыли меня и позволили отдохнуть. Я знал, что должен сделать. Знал, что должно быть сделано, и готовился к этому, как мог. Я старался. Но они ждали меня. Они поймали меня и тех, кто дал мне приют. Больше они не заботились об изяществе допросов. Чистая жестокость. Ломали кости. Лишили зрения.

— Что ты наделал? — я почти перестал дышать.

— Я попытался и только все испортил. Они смеялись надо мной. Говорили, что я всегда был неудачником. Но ты не такой. Ты бы знал, как это сделать. Ты учился этому. И был очень хорош в этом.

Теплая кровать не могла прогнать холод, охвативший меня. Я двинулся, но его рука вдруг крепко, как смерть, схватила мою руку.

— Когда-то ты был лучшим. Лучшим убийцей. Чейд готовил тебя к этому, и ты был хорош.

— Хорош для убийства людей, — повторил я деревянным голосом. Эти слова, произнесенные вслух, потеряли всякий смысл. Хороший творец смерти.

Тишина плотнее, чем тьма, разделила нас.

Он снова заговорил. Отчаяние наполнило его голос.

— Мне противно просить об этом. Я знаю, что ты выбросил это из своей жизни. Но я должен. Когда я отдохну, когда я все тебе объясню, ты поймешь. Их надо остановить, и только смерть способна на это. Между ними и их деяниями стоишь только ты. Только ты.

Я молчал. Он был не в себе. Шут никогда бы не попросил меня об этом. Он был слеп и болен. Он жил в кошмаре. И по-прежнему боялся. Но теперь он был в безопасности. Ему станет лучше, его разум прояснится. Он снова станет собой. Он будет извиняться. Если вообще вспомнит этот разговор.

— Пожалуйста, Фитц. Я прошу тебя. Они должны умереть. Это единственный способ остановить их, — он мучительно вздохнул. — Фитц, ты убьешь их? Всех. Положишь конец им и ужасам, которые они творят?

Он помолчал и добавил то, что я боялся услышать.

— Пожалуйста. Ради меня.

По словам местных жителей, в каждом поколении рождается всего один истинный Белый Пророк. Довольно часто ребенок рождается у людей, которые не знают, что в их жилах течет такая кровь. Если семья живет там, где почитают Белых Пророков, устраиваются праздники и торжества. До десяти лет чудесный ребенок воспитывается дома. После этого семья совершает хождение к Белому Острову, который считается родиной Белого народа, а теперь там живут Слуги Архива, — те, кто посвятил себя хранению записей и пророчеств Белых пророков. Ребенка с радостью встретят и возьмут под опеку.

Говорят, каждый сон, приснившийся ему там, будет записан. До двадцати лет он не имеет права читать сохранившиеся пророчества других Белых, чтобы это знание не испортило чистоты его видений. После того, как ему исполнится двадцать, начинается его образование в Архивах.

Один путешественник рассказал печальную историю о Белом ребенке, рожденном в далекой деревне, где народ не знал о Белых пророках. Когда время для нового Белого Пророка пришло, но о ребенке никто не сообщил, Слуги Архива взялись за чтение всех пророчеств, которые могли упомянуть такое отсутствие. Их изыскания повели послов в те отдаленные края. Они вернулись и рассказали печальную историю: бледного ребенка посчитали уродом и дурачком и оставили умирать от голода в колыбельке.

Когда мы вернулись в Ивовый лес, уже стемнело и сильно похолодало. Фитц Виджилант не так хорошо правил, как отец или Риддл. Лошади знали дорогу домой, но он никак не мог удержать колеса фургона в колеях, как делал отец, и они то и дело выскакивали из них в сугробы, от чего фургон подбрасывало. В темноте, на дороге, укрытой падающим снегом, управлять лошадьми конечно сложнее, чем кажется. Я завернулась в несколько одеял в задней части фургона, беспокоясь об отце, раздумывая о нищем и мечтая поскорее оказаться дома. Я очень устала и чувствовала себя несчастной от того, что про меня так быстро забыли. Не помогло даже то, что Фитц Виджилант и Шан сжались на козлах, закутались в пледы и тихо беседовали, возмущаясь тем, что произошло в городе. Они говорили об отце и Риддле так, будто я глухая и будто мои чувства совершенно им безразличны.

Они видели случай с собакой, но укрылись в толпе, чтобы не навлечь на себя возможных неприятностей. Шан горячо надеялась, что сплетни из Приречных дубов не свяжут ее имя с сумасшедшим Томом Баджерлоком, защищавшим собаку. Ее достаточно унизило то, как он говорил с ней в таверне, на глазах у всех! Фитц Виджилант не мог понять, какое отношение мой отец и Риддл имели к этому нищему, и, казалось, больше всего задело их обоих то, что им ничего подробно не объяснили. Это казалось им невероятной грубостью, и всю долгую дорогу от холма Виселиц они не сказали мне ни слова. На этой тряской дороге холод крепко сжал свой кулак вокруг меня. Я то и дело проваливалась в неприятную дрему, но дорога вытряхивала меня из нее.

К тому времени, когда мы подъехали к поместью, я чувствовала себя больной от качки и тряски. В последний раз я проснулась, когда Фитц Виджилант натянул вожжи прежде, чем высокие двери дома распахнулись, и спрыгнул, крича на конюха. Он аккуратно снял Шан с сиденья и сказал, чтобы она поспешила в дом и согрелась. Она удивилась, почему на ступенях не ждет слуга с фонарем, чтобы указать ей дорогу. Фитц Виджилант согласился, что слуги здесь очень распущены и нуждаются в дрессировке. Они же знали, что мы вернемся вечером. Они должны были ждать.

От падающего снега мое одеяло стало еще тяжелей. Мышцы, затекшие от долгого сидения, оказывались передвигаться по трясущемуся фургону. Я изо всех сил старалась выбраться из-под одеял, когда Фитц Виджилант подошел к задней части фургона.

— Идите сюда, Би, — сказал он.

— Я пытаюсь, — ответила я.

Он раздраженно, нетерпеливо схватил край одного одеяла и потащил его, отчего на меня скатился целый сугроб снега. Я ахнула от ужаса и тщетно попыталась удержать рыдания. Он потрясенно посмотрел на то, что сделал, но со мной заговорил строго:

— Вы уже не ребенок. Это просто снег. Мы все устали и замерзли, но мы дома. Идите сюда, я отнесу вас в дом и мы согреемся.

Я не ответила. Резкий рывок одеяла опрокинул мою сумку. Я на ощупь пыталась собрать свои драгоценные покупки в темном фургоне. Сейчас они разлетелись во все стороны, теряясь под мешаниной снега и одеял. Наверное, он не видел, что я делала, потому что сказал:

— Идемте, Би, или я оставлю вас здесь.

Я сделала вдох и отрывисто произнесла.

— Не волнуйтесь за меня. Пожалуйста, уходите.

— Я не шучу!

Я не ответила, и, молча постояв у фургона, он повернулся и зашагал к дому. Подошел мальчик-конюший с фонарем, ожидая, когда можно будет забрать фургон и распрячь лошадей. Он откашлялся.

— Я спешу, — сдавленно сказала я.

— Вам не нужно спешить, — сказал он, и вдруг это оказался Персеверанс. Он поднял фонарь выше, свет и тени заполнили фургон.

— Мне просто нужно найти вещи, которые купил папа, — сказала я. Слезы наворачивались на глаза, но я не позволила им вылиться.

Он промолчал, просто поднялся на колесо, забрался в фургон и стал осторожно перебирать одеяла и пледы. Каждую вещь он отряхивал от снега прежде, чем положить на сиденье, и мало-помалу, нашлись все наши покупки. Я собрала их и начала аккуратно складывать обратно в сумку.

Хлопнула дверь поместья, запрыгали тени, и я смутилась, увидев идущего к нам Рэвела с большим фонарем.

— Леди Би? — крикнул он.

— Еще минуточку, пожалуйста, — хрипло отозвалась я. Я пыталась. Зачем они все торопят меня, когда я так замерзла?

Он подошел к краю фургона и наблюдал, как я заканчиваю собирать свои маленькие свертки. Он выглядел потрясенным и раздраженным. И все-таки кивнул Персеверансу, будто обещая, что никогда не забудет его услугу, а мальчик поклонился ему. Когда все вещи оказались собранными, я медленно встала и с трудом поковыляла в конец фургона.

— Большие пакеты принадлежат леди Шан и писцу Фитцу Виджиланту, — сказала я ему, когда он поднял брови, разглядев остальные корзины и мешки.

— Я понимаю, — серьезно ответил он. — Мальчик, я пошлю кого-нибудь забрать эти вещи. Потом можешь увезти упряжку и фургон в конюшню.

— Да, сэр, — ответил Персеверанс.