Джефф Вандермеер - Город святых и безумцев

59

Мы никогда не узнаем, почему народ принял Аквелия с такой радостью, разве что Мэнзикерт III на смертном одре объявил его своим преемником, или Мэнзикерт II, зная про болезненность сына, заранее повелел, чтобы, в случае кончины Мэнзикерта III, Аквелий занял его место. Легенда о том, что, когда Аквелий был ребенком, на окно его детской опустился золотой орел и предсказал ему, что однажды он станет капаном, без сомнения, апокриф. — Примеч. автора.

Три века спустя мэры городков вдоль берега Моли сбросят иго капанов и создают лигу городов-государств, основанную на торговых альянсах, — со временем ввергнув Амбру в ее нынешнее состояние «рабочей анархии». — Примеч. автора.

Первый, устроенный еще Мэнзикертом I праздник был сравнительно непритязательным: пир с двумя переменами блюд, где в качестве увеселения выступил престарелый глотатель мечей, умудрившийся проткнуть себя орудием своего ремесла. Более затейливые увеселения отмечают в особенности правление Аквелия. Подобные торжества включали в себя Никейские Сады шириной в триста ярдов, возведенные на плотах между двумя берегами Моли, с цветами и деревьями из разноцветных кристаллов, и полное рыбы искусственное озеро, из которого гости могли выбрать себе желаемое, прежде чем удалиться на банкет. В год после Безмолвия, по мановению руки капанши, огромных размеров искусственная сова закружила над дворцовой площадью, отразив свет сотен факелов, прежде чем наконец приземлилась на восьмидесятифутовой копии халифской Арки Тарбута. Но, быть может, самое оригинальное представление было дано в правление Мэнзикерта VII, который, восстановив колизей серошапок, его запечатал, залил водой арену и восстановил прославленные морские битвы, задействовав в них модели кораблей в масштабе два к трем. Все это великолепие и церемонии служили увеселению горожан и прославлению капана в ранний период, а в поздние годы также для сокрытия все растущей нищеты и военной слабости города. — Примеч. автора.

По материалам четвертой переписи населения; из архива старого Бюрократического квартала. — Примеч. автора.

Самая нелепая, на взгляд большинства историков (и потому вполне достойная изложения), «теория» Лаконда постулирует, что некоторые грибожители действительно созревали внутри подобных грибов. Это объясняет и то, почему под ударами топоров эти грибы вопили, и то, почему зачастую их сердцевины состояли из темной, водянистой массы, напоминающей плаценту или околоплодные воды. Лично я на данный момент полагаю, что «вопили» они потому, что такой звук издают вопли микофита определенной разновидности, имеющие резиновую консистенцию, когда их разрубает топор; что до «плаценты», то во многих микофитах имеется питательный мешок. Хотелось бы, чтобы Лаконд производил более глубокие изыскания по своей теме, прежде чем выдвигать гипотезы, но, впрочем, тогда мы лишились бы его изумительной глупости. — Примеч. автора.

К тому времени, перевалив за пятый десяток, Бацилла был пламенным стариком с дымящейся бородой, вероятно, являвший собой то еще зрелище. — Примеч. автора.

В защиту Совета следует сказать, что репутация у Бациллы была неоднозначная и довольно пестрая. Сегодня мы имеем роскошь перспективы, но тогда у Совета не было времени изгонять из памяти такие нововведения Бациллы, как искусственные ноги для улиток, миттенки для рыб или прискорбно известную «летательную куртку». Бацилла исходил из того, что если воздух внутри чего-либо позволяет этому предмету держаться на воде, то, возможно, позволит предмету, в данном случае человеку, плыть по воздуху. В соответствии с этим принципом Бацилла создал специальный костюм для всего тела, который назвал «летательной курткой». Она представляла собой три десятка сшитых воедино и наполненных воздухом мешков из опустошенных желудков коров и свиней. Не проведя предварительного испытания, Бацилла уговорил своего кузена Брэндона Мэпа надеть «летательную куртку» и в присутствии главных министров Аквелия спрыгнуть с крыши нового Труффидианского собора. Когда несчастный разбился насмерть, один министр в пределах слышимости Бациллы выразил общее мнение, сказав (пусть для того, чтобы утрата казалась не слишком бессмысленной), мол, да, возможно, перед самым концом его кузен действительно немного летал. Другой, настроенный не столь благожелательно, заметил, что если бы «куртку» надел сам Бацилла, пустозвон, каких свет не видывал, результат мог бы оказаться иным, поскольку очевидно, что из Брендона окончательно выбило дух, а если от него что и осталось, так разве что мокрое место… Разумеется, труффидиане пришли в ужас, что их новый собор был окрещен брызгами крови — и еще более расстроены, обнаружив, что Брэндон был атеистом. (Тут следует, однако, заметить, что последние семь лет труффидиане провели в ужасе оттого или иного события.) — Примеч. автора.

Типичным примером может служить протокол показаний, записанных полицейским Ричардом Крокусом: «Я проснулся посреди ночи от шума из кухни. Было, наверное, два часа, и моя жена была при мне, детей у нас нет, поэтому я понял, что кто-то, кому в доме быть не положено, готовит себе перекусить. Тогда я пошел в кухню тихо-тихо, подхватив в качестве оружия доску, которой собирался укрепить вешалку, но так руки и не дошли из-за больной спины — я, как и все, служил в армии и повредил спину, упав во время упражнений на плацу, и даже некоторое время получал пособие по инвалидности, пока не выяснили, что я поскользнулся на помидоре — а жена все зудела, чтобы я починил вешалку, поэтому я принес деревяшку — я хочу сказать, сначала из лавки, а потом, той ночью, ее подобрал, но не для того, чтобы вешалку починить, а для самозащиты, сами понимаете. Так на чем я остановился? Ах да. Так вот, иду я на кухню и уже думаю про себя, не сделать ли мне бутерброд из оставшегося с вечера хлеба, поэтому, может, я и не обратил внимания на происходящее, как следовало, и будь я проклят, если там нет того маленького человечка, крошечного-прекрошечного человечка в огромной фетровой шляпе: сидит себе на кухонном столе и уплетает за обе щеки шоколадный торт моей хозяйки. Я на него посмотрел, а он посмотрел на меня, я не шелохнулся, и он не шелохнулся. У него были большие такие глазищи, а носик маленький, и улыбка, мол, валите все, вот только во рту у него были зубы, большие такие зубы, и это вроде как шло вразрез с веселостью. Конечно, он уже испортил женин торт, поэтому я собрался врезать ему доской, вот только он бросил в меня грибом, а дальше я ничего не помню. Очнулся я утром, и не только торт пропал невесть куда, но и жена хлещет меня по щекам и говорит мне, мол, вставай, мол, я опять пил, мол, я на работу опоздаю. А позже тем же днем, когда я на стол накрывал, то ни ножа, ни вилки не мог сыскать. Все до единой исчезли. Ах да, почти забыл, и гриба, который в меня попал, я тоже не нашел, но говорю вам, он был тяжелее, чем выглядел, потому что у меня на макушке огроменная шишка осталась. Видите?» — Примеч. автора.