Татьяна Патрикова - Особенности эльфийской психологии (авторская версия)

И, забегая чуть вперед, хочу сказать, что то чувство, с которым мы на одном дыхании проживаем всю эту невероятную неделю, находит свое оправдание поздним вечером, перед родительским днем, когда в моих покоях без предупреждения оказывается Великая Мать Дома Рим-Доль, мама. Я сижу на коленях своего мужчины, он перебирает мои пальцы, иногда поднося к губам мою руку, и целуя их каждый по одному. Я позволяю ему это. За эти дни я столько всего ему уже позволила, что такие жесты с его стороны, как притянуть меня к себе на колени или поцеловать, когда я этого совсем не жду, не рождают во мне ни злости, ни отторжения. Он свято соблюдает нашу договоренность, позволяя себе все это только за закрытыми дверьми нашей с ним спальни. Да, теперь именно нашей. И все же, когда он поднимает на меня свои глаза, и я все еще не замечаю, что мы уже не одни в этой комнате, и выдыхает, вынуждая меня задыхаться от нежности: 'Я умру за тебя…'. Да-да, те самые слова, которые мой отец так и не сказал моей матери. Когда он говорит, её властный голос, разрезающий тишину, вынуждает меня вздрогнуть и забыть об ответе.

– Так вот зачем ты меня позвала.

Мы вздрагиваем одновременно, я вскидываю глаза на Великую Мать, Марфинус, которого мне теперь так привычно звать просто Марфой, слишком сильно сжимает мою ладонь, почти причиняя мне боль, но те слова, которые он говорит до того, как успеваю заговорить я, ставят в тупик не только меня, но и Главу Первого Дома, мою маму.

– Я убью за тебя, – говорит он, адресуя эти слова мне, но глядя на нее, – даже если для того, чтобы быть с тобой, придется убить Великую Мать.

Первой моей мыслью становится, что убить на самом деле придется, но не ему, а мне. И меня по-настоящему пугает отрезвляющая мысль, что я готова убить за эти слова не его, хотя за свою дерзость он заслуживает больше, чем смерти, о нет, я всерьез думаю о том, что для того, чтобы сохранить его, я готова убить её. Да, да, готова убить собственную мать, Владычицу Первого Дома. И что самое страшное, она видит это по моим глазам, когда я соскальзываю с его колен и встаю рядом со своим мужчиной, поднявшимся из кресла.

– Наверное, тебя можно поздравить, – после паузы, кажущейся мне бесконечной, говорит она, обращаясь ко мне. – И, наверное, мне следует тебе завидовать.

Вот только когда она шагает к нему, я все равно заступаю ей дорогу и отвожу руку в сторону, в любую секунду готовая обратиться к клинку. Но она не делает попытки убить моего мужчину, непокорного мужчину её дома, нет. Она просто смотрит на него через мое плечо и тихо, но угрожающе говорит:

– Обидишь её – уничтожу, – выдержав положенную паузу и дождавшись его кивка, который я не вижу, но чувствую так же остро, как и его дыхание в своих волосах, она добавляет уже для меня. – Жду вас завтра к завтраку. Мы со жрицами остановились в третьей комнате северного крыла учительского этажа главного корпуса.

Когда она так же, как и появилась, беззвучно исчезает, Марфинус опускается в кресло. И я слышу, как истерически он начинает смеяться, пряча лицо в ладонях. Оборачиваюсь, понимаю, что самое разумное – ударить его по лицу. Не сильно, просто для того, чтобы привести в чувство. И не делаю этого. Опускаюсь перед ним на колеи. Заставляю отнять руки от лица. Целую, словно сошла с ума. Все подряд. Глаза, губы, щеки, брови, даже нос. Он рвано выдыхает и снова притягивает меня к себе на колени.

И этой ночью мы занимаемся с ним любовью (да, теперь я убеждена, что то, что есть между нами, называется именно так), словно это наша с ним последняя ночь. Наверное, мы оба, как неразумные дети, боимся, что так оно и будет. И все же, Великая Мать Дома Рим-Доль – удивительная женщина. И уже утром, за завтраком я понимаю, что недаром всегда гордилась тем, что именно она – моя мать. Но об этом позже. Чуть позже.

А утром, после романтического ужина и той ночи, которую я про себя называю нашей первой ночью, несмотря на то, что это не так, я шепчу на ухо своему мужчине, что ради него готова попробовать узнать, что такое верность. Такая, как у светлых, когда я только с ним, а он не ищет нежности на стороне. И он, улыбаясь, обещает мне, что будет верным, если я буду верна. И это на самом деле становится для нас началом.

Андрей

Ир меня изнасиловал. Конечно, в самом переносном смысле из всех возможных. Но именно из-за мерцающего я так быстро пожалел, что сдуру брякнул, что фильм, который я им вчера показывал, вообще-то снят по книге. В общем, кроме того, что я едва отбился от Ира, возжелавшего в обход общественных просмотров узнать, чем там все дело кончилось, сидя вечером у меня дома, мне пришлось искать специально для него старенькие, потрепанные временем и десятком рук печатные версии 'Властелина колец' в трех томах. Как ни странно, книги я нашел, хоть и читал их когда-то, туеву кучу времени назад. И только тогда, когда они оказались в цепких лапках мерцающего, я, наконец, смог вздохнуть спокойно. Да, не думал, что кино, которое, как я вначале предполагал, должно было показаться моим эльфам как минимум смешным, как максимум гомерически неправдоподобным, настолько им понравится. Почему так, я понял только утром в понедельник, так как, наконец, получил возможность расспросить моих колокольчиков, что же им запомнилось в этом фильме. Узнал много нового. Нет, честно.

Оказывается, они все дружно, даже не сговариваясь, постановили про себя, что на правдоподобность не стоит обращать внимание, дескать, у них в фольклоре тоже каких только несуразных сказок не встречается. Дальше еще интереснее: путешествия в иные миры у них тут не новость, поэтому они все, да-да, все без исключения решили, что вполне вероятно, что в одном из миров эльфы именно такие, какими их изобразили наши киношники. Так что с этим тоже проблем не возникло. И, знаете, что заинтересовало их больше всего? Не приключения, нет. Не великая миссия и даже не охрененные, на мой скромный взгляд, спецэффекты. Чувства – вот, оказывается, на что они смотрели. На дружбу, на любовь, на то, какие у героев Толкиена представления о чести и достоинстве.

Отвечая на мои вопросы, колокольчики дружно отметили, что с моей стороны это был просто идеальный ход – выбрать именно этот фильм для первого показа. Доходчивее всех на сей счет выразился Машка, который правильно понял причину ошеломленной мины на моей лице и громогласно воскликнул: 'Да у них там даже гном был!'. Ага. Был. Это он про Гимли. Причем всех дружно особо интересовали отношения данного представителя гномьего племени с эльфом Леголасом. Но не о том речь.

Оказывается, несмотря на то, что внешность актеров, обряженных в тех или иных представителей волшебных народов, оставляла желать лучшего, местные эльфы были весьма заинтригованы дальнейшим развитием сюжета. Так что мне пришлось прилюдно пообещать, что в конце все будет хорошо, и все будут счастливы. И даже по секрету признаться, что никто из главных героев не умрет. Собственно, именно на этой позитивной ноте из-за двери, ведущей в мою квартиру, выполз помятый и не выспавшийся Ир. Да, взгляды, которыми его наградили колокольчики, нужно было видеть.