Елена Грушковская - Великий магистр

«Не сейчас, — раздалось у меня в голове. — Его постигнет кара, но позднее. А у тебя другая миссия, не забывай об этом. Ты должна отыскать мою наследницу, а до тех пор ни один собрат не должен пасть от твоей руки, запомни. Иначе ты утратишь способность чувствовать её. Когда она займёт трон Великого Магистра, воцарится мой порядок».

Рука уже давно соскользнула с моего запястья, а отзвуки этого голоса всё ещё раздавались в голове. Охрана снова схватила меня, обезоружила и оттащила от Октавиана, а я, впав в какое-то оцепенение, даже не сопротивлялась.

— Что здесь происходит? — раздался голос Ганимеда.

Они с Оскаром уже вернулись. «Так и знал, что тебя нельзя оставить одну», — сказал мне взгляд моего наставника.

— Она напала на меня, — объявил Октавиан. — Полагаю, её следует наказать, собрат! После всего, что ею было сказано и сделано, она это заслужила.

— Наш собрат Оскар Октавия поручился за Эйне своей честью, — сообщил Ганимед. — Будем считать инцидент исчерпанным.

Властный взмах руки — и я почувствовала свободу. Меня больше не держали.

Оскар поручился за меня честью, и это значило, что я несла ответственность уже сразу за две репутации — свою и его. Любой мой проступок теперь должен был отразиться на нём.

— Наследница Леледы всё равно придёт, хотите вы того или нет, — пробормотала я, обводя всех туманящимся взглядом. — Она займёт этот трон, и воцарится порядок.

— Ну конечно, придёт, разумеется, — ответил Ганимед. — Мы ждём этого момента с надлежащим благоговением.

Какое «благоговение» они выказали к Авроре, вы знаете. И слово «abelladerion», которое я произнесла над Октавианом, ещё раз прозвучало в этом зале уже из её уст.

Постепенно мой внешний вид улучшился, но не намного. Волосы отросли, но превратились во взъерошенную гриву неопределённого цвета, появилась седина. Вот так я и приобрела тот жутковатый облик, по которому вы меня знаете.

А теперь я кошка с седым ухом.

«Спи, малышка, баю-бай,

Поскорее засыпай…»

Часть 5

— Ты говоришь, видела Леледу? Расскажи-ка поподробнее, — попросил Оскар.

После моего рассказа он долго сидел в раздумьях. За окном кружилась густая метель.

Встав и подойдя к окну, он поднял раму. В комнату сразу ворвался холодный ветер, растрепав Оскару волосы и осыпав их снежинками. Оскар же, вытянув руку, ловил снег в ладонь.

— Тебе повезло, что ты не старший магистр, — сказал он. — Ты не представляешь себе, какое это змеиное гнездо. С тех пор как Великая Госпожа удалилась от дел, они всё никак не поделят власть… Я не видел предыдущего Великого Магистра, но говорят, при ней порядок был больше похож на тот, что завещан нам Леледой. А сейчас… Все будто с ума посходили. Когда-то давно — тех времён я также не застал, знаю лишь из нашей истории — с Леледой мог говорить каждый и в любое время, представляешь? Обратиться к ней за советом, попросить о помощи, защите. Сейчас же она молчит. Не потому ли, что мы отошли от её заветов? Она недовольна… И неудивительно. После того, что сделал Октавиан, я на её месте не только перестал бы с нами разговаривать, но и испепелил бы… не всех, но некоторых.

Оскар вздохнул и смолк, щурясь от летевших ему в глаза снежинок. От гуляющего по комнате ветра стало немного неуютно, но он этого будто не замечал, стоя у открытого окна.

— Бросить ему в лицо обвинение было смело с твоей стороны… Смело, но глупо. — Угол губ Оскара чуть дёрнулся, а это означало у него крайнюю степень досады. — Теперь на твоём месте я опасался бы слежки и сто раз думал бы, прежде чем сказать хоть слово.

— Да пускай следят, мне от этого ни холодно, ни жарко не будет, — хмыкнула я.

Оскар посмотрел на меня прищурившись, со снежинками на ресницах.

— Искать наследницу, будучи у них под колпаком? Задача не из лёгких. Но ты не ищешь простых путей, верно?

Что я могу сказать об Оскаре? Из всех старших магистров он был самый молодой, но самый толковый. Ганимед зачастую обращался к нему «мой мальчик» или «мой молодой собрат», но по мозгам Оскар превосходил всех стариков, вместе взятых, а они, чувствуя, что он дышит им в затылок, относились к нему настороженно. Но Оскар был хитрецом и хорошим дипломатом, и в море интриг, что плелись верхушкой Ордена, он умудрялся всегда оставаться на плаву. Вы можете предположить: мол, если не тонет, то, может быть, плохо пахнет? О нет, вот тут вы ошибётесь. Хотя не исключено, что я пристрастна… Ведь он был единственным, кто поддерживал меня все эти годы, пока я искала наследницу. Его рука была единственной, что всегда была готова вытереть мне слёзы или кровь, а потому я не могу быть достаточно объективной в оценке. Поскольку я не помнила своего настоящего отца, Оскар стал им.

«Спи, малышка, баю-бай,

Поскорее засыпай…»

* * *

Год шёл за годом, а я всё ждала и искала тебя, моя судьба. Одна, без помощников, с поддержкой лишь одного Оскара. Но это был только мой крест, возложенный на меня Леледой, и я несла его сама, стараясь как можно реже беспокоить моего наставника, так что со временем его поддержка стала почти условной. Меня мучили те же видения, что и тебя: огонь, крики, смерть, красные комочки обожжённой земли… Собрат идёт против собрата, один хищник рубит голову другому, а кровь выдают в прозрачных пакетиках. Мне снились люди в ваннах, опутанные тонкими трубками, а ещё — воины в чёрных масках. Задолго до того, как они появились.

Мне снилась и ты, но мне постоянно не удавалось рассмотреть твоё лицо. Сон за сном я видела только голубые молнии в глазах.

А потом я наконец нашла тебя, но — мёртвой. Это было во Вторую мировую, которая для твоей родной страны называлась Великой Отечественной. Когда я нашла тебя, было слишком поздно: ты висела в петле, и молний в твоих остекленевших глазах мне так и не удалось увидеть. Это сделали с тобой гитлеровцы.

Да, я видела твою смерть.

Тогда я думала, что настал конец всему. Я просто лежала на обломках стены разбомбленного дома, без мыслей и без чувств, под мокрым снегом, пока не услышала окрик на немецком. Всем, наверно, до сих пор знакома форма этих касок, правда? И я увидела парня в такой каске и с автоматом: он патрулировал эти руины. Он был обычный солдат и просто нёс свою службу. Не изувер, не жестокий мерзавец-фашист, нет. Обыкновенный немецкий парень лет двадцати, не больше. Дома у него была седая муттер, писавшая ему длинные письма, усатый фатер и любимая девушка Лизхен. По долгу службы он резко окрикнул меня, спрашивая, кто я и что здесь делаю. Что я могла ему ответить? Да ничего. Когда он подошёл ближе, я схватила его и вонзила зубы ему в глотку.