Качели Хроноса (СИ) - Максимовский Глеб

Отец удивлённо смотрел на сына, а сын на отца.

— Ты чего — нибудь понял? — наконец, спросил Стефан.

Рольф не хотел ударять «в грязь лицом» перед отпрыском, поэтому напыщенно произнёс:

— Не твоего мелкого ума дела. Ко мне приходили важные, влиятельные люди и доверили нашему семейству страшную тайну, — мастер разжал руку. На ладони блестел золотом большой ключ.

— Смотри, никому не проболтайся. Эти люди шутить не любят и всегда выполняют данные обещания, — Крюгер даже и не подозревал, как близок он был к истине.

В этот момент за дверью раздался оглушительный взрыв. Рольф схватил сына «в охапку» и в ужасе выбежал из комнаты.

Родные пенаты встретили Антона Смирнова холодными каплями моросящего дождя. Это было не удивительно. Областной центр стоял на берегу морского залива и с погодой здесь всегда были проблемы. За те одиннадцать лет, что молодой человек сначала учился в институте, а затем работал по распределению в одном из приволжских городков, и лишь изредка приезжал сюда, город сильно преобразился в лучшую сторону. Появились новые высотные здания, дороги приобрели современный вид, радуя глаза свежей разметкой.

Антон направлялся в старую часть города, построенную ещё тевтонцами, где находился его семейный дом. Крепкое трёхэтажное здание, воздвигнутое ещё до войны, располагалось в парковой зоне, обособленно от других городских строений.

В отчий дом молодого человека привела телеграмма, полученная им от деда, которому в этом году стукнуло аж девяносто лет. В ней аксакал писал, что его доедает неизлечимая болезнь и поэтому он бы хотел увидеть своего единственного внука, чтобы дать тому перед смертью некоторые ценные указания и поведать о некой тайне.

Старика было жалко, да и поговорить следовало, поскольку Антон являлся не только единственным внуком, но и, после смерти матери, единственным наследником всего того, что имелось у родного дедушки.

Александр (Пётр) Петрович Барков родился при Гиндербурге, детство провёл в третьем рейхе. В конце сороковых благодаря идентичности своих германских имени, отчества и фамилии аналогичных русским, а может благодаря ещё чему — нибудь, не был подвергнут высылке из, захваченного советскими войсками, города на историческую родину. Стал строителем коммунизма, и преподавателем истории в местном университете. Там же защитил докторскую по средневековью и получил звание профессора.

Внешне этот пожилой господин полностью соответствовал своему происхождению и званию. Одевался он, может быть, и несколько старомодно, но всегда был безупречно чист и наглажен. Большие очки и бородка «клинышком» — всё это придавало ему вид, в высшей степени, чопорного педанта и большого учёного. Студенты побаивались строгого педагога, но на самом деле Александр Петрович был добрым и отзывчивым человеком, душой любой компании.

Вот и сейчас, несмотря на болезнь, профессор вышел встречать внука на крыльцо дома. Распростерев руки, он почти бегом, поспешил навстречу Антону. Дед и внук обнялись.

— Здравствуй, здравствуй. Очень рад. Думал, не приедешь. Совсем забыл старого затворника, — старик даже прослезился, отечески прижимая молодого человека к своей груди.

— Что ты, дед. Я тебя не забыл. Всё время о тебе думаю, как ты тут совсем один. Сам собирался тебя навестить. А тут телеграмма. Ты как себя чувствуешь?

— А… Пустое. Рано или поздно, это должно произойти со всеми. Я и так слишком зажился. Хуже всего не это, а одиночество и немощь. Но должен тебе сказать, что в последнее время меня, как это ни странно, стало навещать всё больше разных людей. Включая твою Ларису. Ну да, ладно. Давай об этом потом. Пошли в дом.

— Как же ты один управляешься со всем этим хозяйством, — Антон окинул взглядом большой особняк и, прилегающий к нему, немаленький, ухоженный парковый участок.

— У меня есть помощница Клавдия и садовник Трофим. За издание моих научных работ, там «за бугром», стали хорошо платить. А бугор — то, вон он рядом, можно сказать, за соседней улицей, — профессор дребезжаще рассмеялся и, обняв долгожданного гостя за плечи, повёл того в дом.

Ужинать было ещё рано, и Смирнов пошёл в свою комнату, которая с самого детства не переставала быть его. Войдя в неё, он увидел, что ничего в ней не переменилось. Та же односпальная кровать, книжный шкаф, заваленный книгами, письменный стол с настольной лампой и большая фотография мамы и отца в деревянной рамке. Их не стало восемь лет назад, когда он, только что, закончил институт. Нелепая случайность оборвала жизнь родителей в автомобильной катастрофе. Антон долго стоял перед фото, чувствуя, как изображение начинает мутнеть от, набежавших на глаза, слезинок.

В дверь тихо постучали. Молодой человек впустил деда. Тот, увидев повлажневшие глаза внука, смущенно кашлянул в кулак и тихо произнёс:

— Извини, если помешал. Я подумал, что коли ты не отдыхаешь, мы могли бы до ужина обсудить кое — какие дела.

— Да, да, конечно, — Антон проглотил ком, стоявший в горле.

— Я жду тебя в кабинете, — профессор прикрыл за собой деревянную створку.

…Когда Смирнов вошёл в кабинет, перед старцем уже лежала небольшая стопка бумаг.

— Проходи, Антоша, присаживайся. Темнить не буду. Лечащий врач — мой старинный друг, тоже профессор, только медицины. Поэтому я знаю всё, как бы, из первоисточника. Коптить этот свет мне осталось недолго. И так, спасибо всевышнему, дал пожить. Поэтому ухожу спокойно. Главное, что в полной памяти. По закону всё и так тебе должно достаться. Но я на всякий случай составил ещё и завещание. Что бы без вариантов, для некоторых. Скажу честно. Уж слишком зачастила ко мне твоя «бывшая», Лариска. — «Давайте, дедушка я вам помогу, давайте полы помою. Да, давайте я вам за продуктами съезжу».

— Я «калач» тёртый. Сразу понял, что к чему. Опасайся её, «сынок». Она, змея, «с живого не слезет». А, тем более, у неё новый хахаль появился. Кажется, из блатных. Для них мой дом «лакомый кусок».

Антон вспомнил свою короткую семейную жизнь, которую он сам себе устроил ещё до армии, во время учёбы в техникуме. Как все отговаривали его тогда не портить себе, только начавшийся, жизненный путь с первой попавшейся смазливой малолеткой. Но молодость всегда «умнее всех». Он настоял на свадьбе, и как это обычно бывает, в армии узнал, что его молодая жена гуляет направо и налево. После демобилизации Антон сразу же развёлся, благо совместных детей не нажили. Тогда это было больно. Сейчас же воспоминания не вызывали ничего кроме сожаления о потерянном попусту времени и неприятностях, которых могло не быть.

— Дед, мне не интересно слушать о её похождениях.

— А я и не об интересе говорю, а просто предупреждаю тебя, чтобы ты держался подальше от этой шалавы. Ну, будет о ней. Тут вот ещё кой — какие документы мои, твоих бабушки и матери. В сейфе небольшие сбережения. На первое время тебе хватит. С домом решай сам. Хочешь жить тут — живи. Хочешь продать — продавай. Но не торопись. Я тебе за ужином одну сказку расскажу. Ты послушай и «намотай на ус». А там решишь, как поступить, — Александр Петрович тяжело встал с кресла, пододвинул бумаги в сторону внука и не спеша пошёл к двери. На пороге обернулся:

— Ужин через час. Спускайся в столовую. Нам ещё есть о чём поговорить.

… К ужину Александр Петрович Барков вышел по — старомодному, в костюме и галстуке. Антон, одевший просторную рубаху навыпуск, почувствовал себя даже несколько неудобно, как будто в шортах на официальном приёме в дипломатической миссии.

На стол подавала дородная женщина неопределённого возраста. Барков обращался к ней ласково — Клавушка.

Кушанья были изысканно — великолепны. Тут были и говяжьи рулетики с пряным темным соусом из бульона, красного вина и овощей, источающие умопомрачительный аромат, и знаменитые клопсы — фрикадельки, кровяная колбаса и другие самые различные закуски. Деликатесный копчёный угорь венчал этот набор кулинарных изысков. Спиртные напитки были тоже в богатом ассортименте: коньяк, водка, пиво.