Кэтрин Валенте - Сказки сироты: В ночном саду

– Ты добр ко мне, другие не осмеливаются даже приблизиться. Отблагодарить за это я могу лишь сказками. Но тебе придётся перейти из открытой части Сада в моё убежище, потому что никто не должен знать, чем мы заняты. Иначе тебя накажут, а у меня заберут зеркало и нож, моё скромное имущество, и запрут куда-нибудь, чтобы демон-дух не опустошил чьи-нибудь прекрасные дома.

И вот они осторожно двинулись прочь от желто-зелёной ивы, вдоль бесконечных клумб, усаженных розами. Нырнули под арку цветущих каштанов и внезапно очутились в беседке из белых цветов, аромат которых можно было чувствовать кожей, как прикосновения невидимых рук. Красные ветви переплелись, образовав подобие низкой крыши, и на мягкой земле, покрытой слоем листьев, хватило места обоим.

– Я расскажу тебе первую сказку, которую смогла прочесть на своём левом веке.

Мальчик замер, точно заяц в лесной чаще, навостривший шелковистые ушки.

– Давным-давно в далёкой стране жил неугомонный Принц, которому было мало богатств отца, красоты придворных дам и веселья пиршественного зала. Принца звали Леандр, в честь рыжевато-коричневого льва, что носится по степи как грозный ветер. Однажды ночью он вырвался, словно ястреб-охотник, из величественного замка с увитыми плющом стенами и отправился искать подвиги, желая успокоить терзавшую его тоску.

Принц крался в ночи. Тени скользили по его телу, будто речные угри, он легко и беззвучно ступал по устилавшим землю сосновым иголкам, углубляясь в лес. Звёздный свет струился как река, прорвавшая плотину. У Принца не было особых планов, не считая желания уйти подальше от дворца до восхода солнца и до того момента, когда гончие отца возьмут его след. Ветви деревьев над головой сплетались в подобие черепичной крыши, сквозь которую местами проглядывали синеватые облака; вокруг пахло сосновой смолой. Впервые за свою не слишком долгую жизнь юный Принц почувствовал, как счастье переполняет его и рвётся наружу, будто солнечный свет.

Когда светило ринулось прочь от горизонта, словно шустрый вор, Принц устроился на отдых, прислонившись к узловатому стволу большого баобаба. Он позавтракал сыром и соленым мясом, взятым на кухне. Мясо оказалось вкуснее всего, что ему доводилось пробовать. Следующие несколько часов Принц проспал под открытым небом, на котором расцветали утренние силуэты глициний и лилий.

Немного позднее, продолжив свой путь, он набрёл на выросшую посреди симпатичной лужайки маленькую хижину с тростниковой крышей и добротной деревянной дверью – круглой и с узором из медных гвоздей. Над трубой весело клубился дымок, пахнувший шалфеем и кедром. Вокруг дома паслась стайка серых гусей, похожих на беспокойное перистое облако, зыбкое и пугливое. Изящные красивые птицы гоготали и чистили пёрышки, устроившись под изогнутым навесом из ветвей камфорного дерева и свежей соломы.

Принц был смышлёным, но его молодости, как водится, не хватало мудрости: кроме скромных припасов, взятых на кухне, у него оказалось с собой лишь несколько яблок из сада. Он полагал, что с лёгкостью добудет пропитание: весь мир должен быть таким же изобильным, как земли его отца; на деревьях должно быть так же много покрытых бриллиантовой росой фруктов; все животные должны обладать такой же покорностью и быть не менее приятны на вкус, а все крестьяне – так же сговорчивы и щедры. Принц начал понимать, что на самом деле всё не так. Его желудок беспокойно ворчал и явно сигнализировал о необходимости пополнить запасы, прежде чем продолжить путь. К тому же гусей около дома было много – добрые и весёлые обитатели милой хижины даже не заметят исчезновения одного из длинношеих созданий.

Принца с раннего детства учили охотиться и подкрадываться. Уверенно ступая на мускулистых полусогнутых ногах, он тихонько выбрался из своего убежища, притаился за большим плугом и замер в высокой летней траве, выжидая подходящий момент, управляя дыханием и замедляя биение сердца. Было позднее утро, и солнце напекло ему шею. Струйки пота текли по коже, проникая за воротник, но Принц не шевелился до тех пор, пока одна милая гусыня наконец не отделилась от стаи и, заглянув за лезвие плуга, не уставилась на чужака. Взгляд её умных чёрных глаз был проницательным и глубоким, как осенняя ночь.

Принц, напоминавший проворного молодого волка, не смотрел гусыне в глаза, а поймал её и одним ловким движением свернул изящную шею, будто сухую ветку. Выйдя из травяных зарослей, он двинулся назад, к роще. Однако гуси заприметили исчезновение товарки и разразились пронзительными испуганными криками.

Дверь хижины распахнулась, и оттуда выкатилась женщина жуткого вида, с развевающимися седыми волосами и блестящим топором в руках. Лицо у неё было широкое и плоское, покрытое зловещими таинственными отметинами: большие чёрные татуировки и шрамы исказили черты до такой степени, что не представлялось возможным сказать, отличалась ли она когда-нибудь красотой. На широком кожаном поясе с серебряными заклёпками висели два длинных блестящих ножа. От страшного крика старухи вздрогнули дубы и кипарисы; он раскатился по округе последним звуком разбитой флейты.

– Что ты наделал? Мерзкий мальчишка! Злодей, демон!

Женщина снова завопила, выше и пронзительнее любой совы. Гуси присоединились к ней, причитая и плача. Их горе рвало на части воздух и плодородную красную землю. Издаваемые ими звуки были одновременно чудовищными и чуждыми, полными нечеловеческой, бездонной скорби. Казалось, чьи-то невидимые когти впились в уши Принца.

Наконец старуха замолчала, продолжая трясти большой головой и плакать. Принц замер, потрясённый и огорчённый скорее собственной неловкостью, чем её гневом. Она ведь была всего лишь женщиной, а птица – птицей. Зачем бояться какой-то карлицы, чья молодость давно миновала?

Держа гусиный трупик за спиной и надеясь, что широкие плечи его скрывают, Принц сказал:

– Я случайно наткнулся на ваш дом, госпожа, и не причиню вам вреда.

Несчастная опять испустила страшный вопль, а её глаза сделались до отвращения большими. До сих пор Принц не замечал в них желтоватого блеска, но сейчас он точно был, дикий и безумный.

– Ты лжешь! Ты убил мою гусыню, мою прекрасную птицу, моё дитя! Она была моей, а ты свернул ей шею! Милая моя, деточка моя!

Старуха горько зарыдала. Принц ничего не понимал. Он вынул из-за спины тушку, чтобы передать ее старой карге. И вдруг увидел, что сжимает в кулаке не птицу, а девушку, ослепительно-красивую и изящную, словно замерший над водой журавль, и что длинные чёрные волосы прекрасной незнакомки по-змеиному обвили его руки, потому что он держал её за шею у основания заплетённой в косу гривы. Девушка была одета в лохмотья, сквозь которые просвечивало мерцающее тело. Её длинная гладкая шея была аккуратно сломана.