Василий Горъ - Нелюдь

Выскользнув на лестницу, Латирдан остановился и снова превратился в слух. Внизу, в помещении, которое голубятники использовали как хранилище для топоров, пил и всякой дряни, было тихо. А сверху раздавалось приглушенное воркование голубей и чуть слышный скрип половиц. Потом скрипнула дверца одного из паровочных ящиков, и до короля донесся расстроенный вздох старого Мешвара:

— Ну и что мне теперь с тобой делать?

Король выхватил кинжал и прижался к стене.

— Вокруг столько красавцев-ветерков, а ты повелась на обычного носача! Эх, дуреха ты, дуреха…

«С голубями разговаривает…» — облегченно выдохнул Латирдан, бесшумно поднялся по лестнице до машикулей, выглянул наружу и… в сердцах помянул Двуликого: в зеркале воды, подернутом легкой рябью, отражался край рва. И перевернутые вверх ногами всадники на черных, как смоль, лошадях на самом его краю…

…- Ваше величество, это вы? — услышав голос короля, испуганно воскликнул Мешвар.

— Я, я… — прорычал монарх, в два прыжка преодолел оставшиеся ступени и ворвался на голубятню.

Голубятник тут же бухнулся на колени, прижался лбом к полу, усыпанному пшеном и заляпанному голубиным пометом, и затараторил:

— Не велите казнить, сир! Я недоглядел — Пушинка спуталась с носачом, и теперь…

— Двуликий с ней, с твоей Пушинкой!!! — рявкнул король, сорвал с левой руки камзол, огляделся по сторонам и, выбрав паровочный ящик помассивнее, попробовал сдвинуть его с места.

Ящик сдвинулся на пядь и застрял.

— Ну, что встал? Помогай! — воскликнул он и, дождавшись, пока старик возьмется поудобнее, скомандовал: — Толкай!!!

Ящик скользнул вперед и перекрыл входной люк.

— Кидай внутрь мешки с пшеном. Живо!!!

Мешвар начал служить на голубятне еще при деде Шаграта, поэтому прекрасно знал, чем чревато неповиновение — мгновенно забыв про порченую голубку, он проковылял к ларю с кормом и вытащил из него тяжеленный мешок.

— Все, какие есть… — на всякий случай уточнил монарх, потом вытер перепачканные ладони о штаны и открыл шкаф с писчими принадлежностями.

— Может, писаря позва… — начал, было, голубятник, потом наткнулся на бешеный взгляд сюзерена и побледнел: — Простите, сир! Уже несу следующий!

Срывать злость на ни в чем не повинном старике было глупо, поэтому Шаграт заставил себя успокоиться, вытащил из шкафа связку перьев, чернильницу, стопку листов пергамента и металлическую тарелку с песком, перетащил это к столу, за которым обычно трудился писарь, и упал в продавленное кресло…

… Очиненное перо обмакнулось в чернила, и десница короля самолично вывела на листе малюсенькие буквы:

… Пятый день четвертой десятины второго лиственя…

Сообразив, что тратит время зря, Шаграт скомкал лист, отбросил его в сторону и взялся за следующий:

… В Авероне — мятеж. Жду. Шаграт Второй, Латирдан…

— Запечатай и отправь графу Мирдиану Уллирейскому… — присыпав письмо песком, приказал король. Потом осторожно прикоснулся к больному уху, поморщился, стянул с пальца перстень-печатку, аккуратно поставил ее на стол, пододвинул к себе следующий лист… и сообразил, что Мешвар перестал таскать мешки. — Не сейчас, а когда завалишь люк. А я пока напишу остальные…

Четвертый день четвертой десятины второго лиственя.

…Пламя взлетает по стенам сарая, как белка на вершину сосны. И, на мгновение замерев у конька крыши, прыгает ввысь. Туда, где в разрывах угольно-черных облаков мелькает мутный желтый глаз Дэйра. Вытянувшись на десяток локтей, оно замирает, а потом рассыпается мириадами искр, которые устремляются вниз. К земле, залитой кровью и заваленной бьющимися в агонии телами…

Делаю шаг… потом второй… Стряхиваю с плеч навалившуюся тяжесть… Не глядя, отмахиваюсь засапожником… Ощущаю, как вздрагивает чье-то тело, прыгаю в огонь и…

…и просыпаюсь.

По щеке скатывается слеза. Торопливо смахиваю ее рукой, вслушиваюсь в непрекращающийся шелест над головой и криво усмехаюсь: это не я. Дождь…

Приподнимаю голову и смотрю под стреху крыши. В чуть посветлевшую пелену дождя. Поминаю Двуликого и снова опускаю голову на котомку.

За спиной раздается испуганный шепоток:

— Проснулся…

Переворачиваюсь на другой бок, вглядываюсь в темноту, слышу испуганный вскрик и усмехаюсь еще раз: да, я проснулся. И сейчас уйду…

Чуть подрагивающие пальцы правой руки привычно нащупывают посох, пробегают по зарубкам, прикасаются ко вчерашней и… замирают: это еще не конец Пути: впереди — еще полтора пальца гладкой древесины, до блеска отполированной моими ладонями.

Полтора пальца — это много. Очень много. Но, как говорил Арл, «не мы выбираем Дорогу, а она — нас»…

Удерживаю тяжелый вздох, готовый сорваться с губ, подтягиваю к себе котомку и слезаю с повети. Поворачиваю голову вправо, потом влево… и натыкаюсь на до смерти перепуганный взгляд тощего рыжеволосого мальчишки в насквозь промокшей рубахе и до ужаса грязных портках.

— Э-э-э… — мычит он и закашливается…

Поудобнее перехватываю посох, забрасываю котомку на плечо, берусь за ручку двери и останавливаюсь, услышав полупридушенный шепот:

— Ваша милость! Н-не побрезгуйте! Чем богаты, тем и…

Киваю, протягиваю руку и останавливаю ее перед его лицом.

Малец набирает в грудь воздуха, зажмуривается и протягивает мне перевернутую вверх дном крышку бочки, на которой лежит краюха черствого хлеба, закаменевший кусок овечьего сыра и половинка вареной репы.

С сеновала раздается завистливый вздох.

Криво усмехаюсь: да, так «везет» далеко не каждому…

Скидываю с плеча котомку, развязываю узел и молча забрасываю в нее еду.

Малец непонимающе моргает, потом вглядывается в мое лицо, пятится назад, натыкается спиной на стену и торопливо чертит в воздухе отвращающий знак:

— С-спаси и сохрани… С-спаси и сохрани…

На сеновале кто-то перепуганно икает. А потом начинает истово шептать «Славословие…»

Равнодушно пожимаю плечами, возвращаю котомку на место и толкаю дверь. Ногой. И натягиваю на голову капюшон, только оказавшись во дворе…

… Постоялый двор «Сломанная стрела» уже проснулся: со стороны свинарника доносится истошный визг поросят; пара мальчишек лиственей восьми-десяти, нагруженные дровами, пытаются перебраться через лужу, разлившуюся перед входом на кухню; хмурый, как небо над головой, кузнец задумчиво пялится на правое переднее копыто каурой кобылки. Изредка убирая со лба мокрые пряди волос.

Вглядываюсь в серую пелену, нависшую над городом, пытаясь высмотреть в ней хоть какие-то признаки окончания дождя, и не нахожу.