Энтони Райан - Песнь крови

– Дело этим не кончится, северянин! – выпалила, наконец, госпожа Эмерен после того, как целый час молча расхаживала взад-вперед. Она подошла, встала в нескольких футах напротив и с ненавистью воззрилась на Аль-Сорну. – Даже и не мечтай ускользнуть от меня! Мир недостаточно велик, чтобы укрыться от…

– Да, это ужасно, – перебил ее Аль-Сорна. – Ужасно, когда любовь обращается в ненависть.

Ее искаженное злобой лицо застыло, будто он ударил ее кинжалом.

– Знавал я одного человека, – продолжал Аль-Сорна, – который всей душой любил одну женщину. Однако он должен был выполнить свой долг и знал, что это будет стоить ему жизни – и ей тоже, если она останется с ним. И потому он обманул ее и сделал так, что ее увезли далеко-далеко. Иногда этот человек пытается дотянуться мыслями за океан, узнать, не обратилась ли их любовь в ненависть, но до него долетают лишь далекие отзвуки ее неукротимого сострадания: спасенная жизнь тут, совершенное благодеяние там – точно дым, тянущийся от пылающего факела. И вот он гадает: возненавидела ли она меня? Потому что ей пришлось бы простить ему слишком многое, а между влюбленными, – и тут он перевел взгляд с нее на меня, – измена всегда самый тяжкий грех.

Ссадина у меня на щеке вспыхнула огнем, вина и горе смешались у меня в груди, поднятые потоком воспоминаний. Как Селиесен впервые явился ко двору, как его улыбка озаряла все вокруг, точно солнце, как император поручил мне почетную обязанность наставлять его в придворных обычаях, и его первые неуклюжие попытки следовать этикету, и как я слушал его новые стихи далеко за полночь, и свирепая ревность, когда Эмерен дала знать о своих чувствах, и постыдное торжество, когда он начал избегать ее общества, стремясь к моему… И его смерть… И бездонное горе, которое, как я думал, поглотит меня.

Я понял, что Аль-Сорна видел все это. Каким-то образом ничто не оставалось сокрытым от его угольно-черных глаз.

Аль-Сорна встал и шагнул к госпоже Эмерен. Ее передернуло – не от ненависти, как я понял, но от страха. А что еще он видел? Что еще он скажет? Он опустился перед ней на колени и произнес отчетливо и официально:

– Сударыня, я приношу извинения за то, что отнял жизнь вашего супруга.

Она не сразу, но справилась со своим страхом.

– И готовы отдать в уплату свою?

– Не могу, сударыня.

– Тогда твои извинения так же пусты, как твое сердце, северянин! И моя ненависть не станет слабее.

Для Аль-Сорны отыскали судно из Северных пределов: по всей видимости, корабли из северных владений Объединенного Королевства имели право бросать якорь в мельденейских водах, в коем прочим их соотечественникам было отказано. Я кое-что слышал и читал о Северных пределах, о том, что там обитают потомки самых разных народов, и потому не удивился, обнаружив, что команда состоит в основном из темнокожих широколицых людей, подобные которым обитают в юго-западных провинциях Империи. Я проводил Аль-Сорну туда, где был причален корабль, оставив госпожу Эмерен стоять неподвижно на краю мола. Она смотрела в морскую даль, отказавшись одарить северянина хотя бы одним прощальным словом.

– Берегитесь ее, – сказал я ему, подходя к трапу. – Ее месть этим не кончится.

Он оглянулся на неподвижную фигурку госпожи и вздохнул с сожалением.

– Тогда ее можно только пожалеть.

– Мы думали, будто посылаем вас на смерть, однако всего лишь отпустили вас на свободу. Вы ведь знали, что так оно и будет, верно? У Элль-Нестры не было шансов. Отчего вы его не убили?

Его черные глаза встретились с моими – теперь я знал, что их пронзительный, испытующий взгляд видит слишком много.

– На суде господин Вельсус спросил у меня, сколько жизней я отнял. А я даже не сумел ответить, честно говоря. Я столько раз убивал: хороших и плохих, трусов и героев, воров и… и поэтов.

Он потупил взгляд. Не были ли то предназначенные мне извинения?

– И даже друзей. Меня уже тошнит от этого.

Он взглянул на меч в ножнах, что держал в руке.

– Надеюсь, мне больше никогда не придется его обнажать.

Он не остановился, не протянул мне руки, не попрощался – просто повернулся и поднялся по трапу. Капитан судна встретил его низким поклоном, лицо его озарилось нескрываемым благоговением, которое разделяла и вся команда. Похоже, легенды о северянине разлетелись далеко. Несмотря на то что эти люди были родом из мест, далеких от сердца Королевства, его имя явно много для них значило. «И что его ждет? – спросил я себя. – В Королевстве, где он уже не просто человек».

Корабль отплыл в течение часа, оставив половину своего груза на причале, торопясь увезти драгоценную добычу. Я стоял в конце мола, вместе с госпожой Эмерен, провожая взглядом парус Убийцы Светоча. В течение некоторого времени я видел его высокую фигуру на носу корабля. Мне показалось, будто он вроде бы оглянулся на нас, всего один раз, и, может, даже махнул рукой на прощание, но было слишком далеко и сказать наверное было нельзя. Выйдя из гавани, корабль развернул все паруса и вскорости исчез за мысом, торопясь на восток.

– Вам лучше забыть о нем, – сказал я госпоже Эмерен. – Эта одержимость вас погубит. Возвращайтесь домой, воспитывайте сына. Умоляю вас.

Я с ужасом увидел, что она плачет: слезы струились из глаз, хотя лицо у нее было совершенно каменное. Она ответила шепотом, но шепот был яростным, как всегда:

– Я не отступлюсь до тех пор, пока боги не призовут меня, и даже тогда я отыщу способ направить свою месть сквозь саван!

Он взял Плюя и поехал на запад, вдоль берега. Отыскал стоянку, защищенную от ветра высокой, поросшей травой дюной. Набрал плавника для костра, нарезал травы на растопку. Травинки высохли на морском ветру и занялись от первой же искры. Костер пылал высоко и ярко, искры светлячками летели в вечереющее небо. Вдали еще ярче светились огни Линеша, даже сюда долетала музыка и нестройный хор торжествующих голосов.

– И это после всего, что мы для них сделали, – сказал он Плюю, протягивая боевому коню кусок сахару. – После войны, после мора, после месяцев ужаса. Даже не верится, что они так радуются нашему уходу!

Если Плюй и понимал иронию, то выразил это, громко и недовольно всхрапнув и отдернув голову.

– Постой.

Ваэлин ухватил коня под уздцы и расстегнул уздечку, потом снял у него со спины седло. Избавившись от постылой ноши, Плюй легким галопом поскакал в дюны, взбрыкивая и встряхивая головой. Ваэлин смотрел, как конь резвится в волнах прибоя, а небо тем временем темнело, и яркая полная луна вставала, озаряя дюны знакомым серебристо-голубоватым сиянием. «Как сугробы зимней порой».