Терри Гудкайнд - Одиннадцатое правило волшебника, или Исповедница

— Ты имеешь в виду, — сказал Зедд, глубоко задумавшись и потирая подбородок, — Оден создал врата, которые на мгновение объединили два мира, чтобы позволить тем, кто желал жить в мире без магии, перейти туда, и затем он разделил миры навсегда.

— Ты ловишь всё на лету, — передразнил его Ричард.

Зедд хлопнул Ричарда по плечу.

Ричард сделал несколько шагов и положил руку на плечо Верны.

— Именно Уоррен дал мне искру этой идеи. Именно он первым сказал мне, что шкатулки Одена были вратами, каналом связи с подземным миром. Я бы не смог сделать этого без Уоррена. Он помог нам всем своим знанием.

Верна, с наполнившимися слезами на глазах, погладила Ричарда по спине, выражая любовь и признательность.

Ричард оттянул амулет на шее, который когда-то носил волшебник Барах.

— Этот амулет изображает танец со смертью. Это больше, чем просто борьба с мечом или даже законы жизни. В этой эмблеме также содержится то, что я должен был спуститься в подземный мир, мир мёртвых. Это — часть того, что Барах намеревался объяснить мне. Но этот амулет также даёт представление этого решающего движения танца со смертью, смертельный удар, который был необходим, чтобы использовать шкатулки Одена.

Кэлен обвила свои руки вокруг его талии.

— Волшебник Барах гордился бы тобой, Ричард.

— Ты всех заставил гордиться собой, — сказал Зедд.

Голубые глаза Никки заблестели, когда она улыбнулась.

— Конечно, заставил.

Зедд улыбнулся той улыбкой, которую Ричард не видел уже очень-очень давно. Пред ним вновь был тот добрый старенький Зедд, дедушка Ричарда, наставник и друг. Зедд говорил с откровенной гордостью.

— Всё, чего пытались добиться волшебники древности, возводя Великий Барьер на юге, и то, что я, как Первый Волшебник, пробовал сделать, создавая границы, фактически только ты, Ричард, смог воплотить это в жизнь.

Ты устранил угрозу, не позволяя им больше когда-нибудь в очередной раз причинить нам страдания, но тебе удалось сохранить жизнь для будущего. Все дети тех людей будут иметь шанс осмыслить ошибки своих родителей и, возможно, они наберутся нужных знаний, поднимут себя на должный уровень и возвысятся над ненавистью, сделав это образом и смыслом жизни. Ты дал им мир, чтобы изжить свою ненависть к жизни, мир, чтобы погрузиться в тысячи лет мрака, но ты также дал будущим поколениям шанс для возрождения там человечества, который, будем надеяться, заставит чтить жизнь и благородство человеческого духа.

Ты дал обоим мирам дар жизни, и сделал это при помощи силы без примеси ненависти.

Успокоительный легкий ветерок развевал рыжие волосы Дженнсен пока она разглядывала витиеватый символ «R» выгравированный на серебряной ручке её ножа.

— Думаешь о своём брате? — спросил Том, подойдя к ней, и отрывая её от воспоминаний.

Она улыбнулась мужу и обняла его одной рукой.

— Да, но вспоминала только хорошее.

— Я тоже тоскую без Лорда Рала.

Он вытянул свой собственный нож, чтобы пристально поглядеть на него. Его — был двойником ножа Дженнсен. На нём был такой же витиеватый символ «R» Дома Ралов. Том провёл лучшую половину своей молодой взрослой жизни, как член специального отряда, которые служили тайно, чтобы защищать Лорда Рала. Именно этим он и заслужил право носить этот нож.

Дженнсен прислонилась плечом к дверному каркасу.

— Кажется, что ты только-только обрёл достойную службу у Лорда Рала, как тебе пришлось оставить всё это и пойти сюда вслед за мной.

— Знаешь, — произнёс он, улыбаясь и вложил свой нож обратно в ножны, — Скорее это можно назвать, что начал новую жизнь с моей новой женой.

Она крепко обняла руками мужчину.

— Ведь так и есть, ведь так? — поддразнивая спросила она.

— А ещё мне нравится моя новая фамилия, — добавил он. — Я наконец привык к ней. Знаешь, мне очень спокойно с ней.

Когда они поженились, Том взял её фамилию, Рала, с тем, чтобы она продолжилась в этом новом мире. Пожалуй, это был единственный способ приспособиться под обстоятельства, что складывались в этой новой жизни.

Любым другим способом — это имя навсегда было бы утрачено из памяти.

Дженнсен удивлялась, как такое бесчисленное количество людей напрочь забыли даже то, откуда они прибыли, забыли свой старый мир. Всё складывалось так, как и говорил Ричард: заклинание Огненной Цепи лишило их памяти, а те бреши в памяти заполнялись новыми воспоминаниями, новыми поверьями, о том, кем они были.

С тех пор, как заклинание Огненной Цепи и заражение в этом заклинании были воздействием магии Ущерба, то даже изначально неодарённые продолжали терять ту нить, что связывала их с прошлым — они забывали кем они когда-то были.

По большей части, волшебство и магия стали не больше, чем суеверием. Волшебники и колдуньи вообще утратили всякую значимость. Они стали не больше, чем объектом рассказов, что поведывались вокруг походных костров, чтобы пугать людей, пытаясь вызвать хороший смех. Драконы переходили в фольклор. В этом мире не было никаких драконов.

Любой, кто был с магическим Даром — исчезал прочь. Их способность вымирала, гасимая заражением шимов. День за днём они становились всё более бессильными. В конечном счёте, они превратились в старых колдуний, живущими в болотистых местах и большинство народа считали их сумасшедшими.

Любой след Дара, который смог уцелеть, если и не загасился совсем заражением шимов, что попало вместе с ними в этот мир, то безусловно, рано или поздно будет полностью устранён потомками Столпов Творения, неодарённых людей по рождению. Это был только вопрос поколений, прежде чем не останется никакого следа Дара у человечества — собственно именно этого и добивался когда-то Орден.

Каждого теперь волновали более насущные и важные проблемы. Их жизни теперь были обращены на трудное дело выживания, ведь не было никого, кто мог создать что-нибудь стоящее. Люди забыли, как делать вещи, как создавать вещи. Даже, что когда-то казалось самой обычной вещью, например приёмы строительства — затерялись. Те люди, что попали сюда, никогда не знали, как создавать — они зависели от других в отношении строить и создавать. Требовались поколения, чтобы в будущем переизобрести, перевоссоздать их вновь и вновь.

Те люди старого мира, которые создавали и изобретали что-нибудь, чтобы облегчить жизнь каждого, а значит и оказывались объектом ненависти, их уже не осталось, и некому было помочь делать жизнь лучше. Оставшиеся и выжили потому, что оставлены были для восполнения существования, и это было лучшее, что они могли делать.