Не слабое звено (СИ) - Брай Марьяна

Они проговорили не меньше часа. Гоша не мог понять – что нашел такой привередливый Борис в этой невзрачненькой, какой-то загнанной девчушке. А Борис пел соловьем. Много жестикулировал, улыбался ей.

– Это наш новый бармен, Гош, – сказал Борис, когда они вместе подошли к стойке. – Завтра вечером она придет, пусть сразу вливается, иначе, долго все это будет. Учи основным коктейлям – хочет, пусть записывает. Хоть на бумагу, хоть на телефон.

– Понял, только… у нее опыт есть? – удивленно спросил Гоша.

– Нет у нее опыта, но она такие вещи умеет, с которыми люди ездят на фестиваль барменов. Это она тебе потом покажет. – А ты, учись, слушай его во всем, он с виду гневный, а на деле, как моя мама – добрейший парень.

– Хорошо, завтра к десяти я буду, – радостно ответила Татьяна.

– Дай ей доступ к той камере, что над стойкой, и делай все коктейли строго под камерой. Вечером и ночью она смотреть и слушать тебя будет, а потом на видео просмотрит, запомнит лучше. На следующий день пусть уже сама делает, уяснили? – переспросил нас Борис, и мы как болванчики – Гоша от непонимания, а Таня от радости, мотнули головами одновременно.

– Я не понимаю почему он тебя берет, – прошептал Гоша. – У тебя что-то с ним было, или ты дочь его маминой подруги? – спросил Гоша, как только Борис ушел.

– Не то, и не другое, но раз ты такой любопытный, идем покажу то, что я показала ему, – не обижаясь на добряка, к которому уже прониклась дружескими чувствами сказала Татьяна, и уверенно взяла шейкер. Несколько коктейлей, что она сделала достаточно быстро, хоть и не профессионально как мог бы Гоша, позволили больше не сомневаться в ее возможностях.

Гоша стал хорошим учителем, но они оба понимали, что скоро их совместная работа перерастет в крепкую дружбу, и оба радовались находке в лице друг друга. Он знал о ситуации с ее мамой, и не раз подменял ее, помогал с покупками, ремонтом на съемной квартире, а потом нашел для нее квартиру – знакомый работал на «удаленке», и по полгода жил на островах – квартира пустовала, и он поручился за Таню перед хозяином.

Таня видела, как он смотрит на нее, как пытается помочь во всем, но он не делал шагов для сближения, и она решила, что ей просто показалось – парень просто хороший друг, и это в нем нельзя было терять, заинтересовавшись им как мужчиной.

Деньги позволяли лечить маму в хорошей клинике. Кроме зарплаты, можно было рассчитывать на довольно щедрые чаевые, а когда Борис заметил, что люди идут «на Танюху», он предложил ей бросить работу в больнице.

– Ты должна быть здесь до последнего клиента, особенно в выходные. За пятницу я готов платить тебе больше, хоть и знаю, что чаевые у тебя достойные. Ты теперь лицо этого бара, а высыпаться нужно каждому, даже столь одаренному, – сказал Борис, отвел ее за тот же угловой столик, и нарисовал схему, которая явно указывала на то, что ее работа в больнице приносит только хлопоты и усталость. Таня внимательно выслушала своего начальника, взяла пару дней, чтобы обдумать его предложение. Она считала, что настоящая работа, это та, которая навсегда, и хотела как и мама, работать в одном месте всегда.

Так Татьяна осталась в баре, уволившись из больницы. Мама шла на поправку, и Таня приняла решение оставить ее в Москве. Днем она была дома, и они могли вместе гулять, пить чай, разговаривать. Поспать ей нужно было всего пять шесть часов, и в обед она просыпалась полная сил. 

Да и авралов теперь не было – любители коктейлей – не роженицы, и даже не их взволнованные пьяные мужья, что околачиваются у дверей, взывая к персоналу, умоляя пропустить хоть на пару минут.

Тане начала нравиться эта ночная жизнь, где она забывалась среди веселья и раскатов смеха о той ее настоящей жизни, в которой есть страх за маму, страх подвести ее – не успеть дать все необходимое.

Но жизнь распорядилась совсем иначе.

Из больницы позвонили, и сообщили, что маме стало хуже. Таня только пришла с работы, и планировала лечь спать – обучение шло полным ходом, и за неделю она получила не только зарплату, но и чаевые, которые позволили продолжить лечение.

Не задумываясь, она скинула пижаму, натянула джинсы и майку, плеснула в лицо водой, прошлась пудрой под глазами – мама не должна видеть ее не выспавшейся и загнанной, и рванула в больницу поймав такси. Не разбирая дороги, бегом взлетела на третий этаж и вошла в палату. Следом за ней вошел доктор. Мама лежала под аппаратом искусственного дыхания. Доктор взял Таню за руку и усадил в кресло:

– Мы считаем, что шансов слишком мало, Татьяна. Я бы хотел пообещать вам хоть что-то, но знаю какая вы сильная, и в данном случае лучше говорить правду.

– Сколько?

– Процентов десять, но даже при них, она останется инвалидом – операцию делать нельзя – открылись новые процессы, – он глубоко вдохнул.

– Другая больница? – с надеждой посмотрела она на него.

– Нет, это не лечится, вернее, уже поздно.

– Что можно сделать? – слез у нее не было – в сложных ситуациях ее мозг начинал работать как машина, полностью выключая эмоции, за это мама называла Таню идеальным воином.

– Немного продлить жизнь, обезболить, и подарить ей общение.

– Я могу немного украсить палату, ну… сделать ее более домашней? И… прошу вас не говорить ей о том, что сказали мне, просто вы скажете, что лучше остаться под наблюдением. Никаких сочувствующих взглядов и болтливых медсестер. Я заплачу за все.

– Конечно, мы не будем мешать. А медсестры… я приставлю к ней самых опытных, – доктор благодарно мне улыбнулся – меньше всего он хотел сейчас моей паники, истерики, или обвинений в свой адрес. – Отдохните, я сам позвоню вам, когда она придет в себя. Она не будет знать об обезболивающих – мы будем ставить ей уколы под видом витаминов.

– Сколько у нее времени?

– Думаю, пара недель, не больше. Потом органы начнут отказывать... Это будет быстро — два-три дня. Вечером мы будем давать ей снотворное, чтобы вы могли уйти на работу.

– Я вас поняла. И благодарна за все, что вы делаете. Я вернусь сюда с покупками через три – четыре часа.

Закупив красивые шторы, скатерть, цветы в горшках, Чайные чашки, чай, кофе, несколько симпатичных тарелок и новый халат, Татьяна вернулась в палату к маме. Медсестра помогла  преобразить ее – сделать  более похожей на комнату.

Заснула Таня на кушетке, что накрыла домашним пледом. Было часов пять, а в десять  нужно было поехать на работу. Проснувшись, написала маме записку, описала что ей придется задержаться, чтобы проставить новое лекарство и витамины. Доктор позвонил в семь утра – мама пришла в себя. Она уехала в клинику, не дожидаясь конца смены – Гоша и Борис были в курсе, и не препятствовали.

– Это чего же ты удумала? Украсила здесь все, – начала было мама.

– Это не я, это клиника. Они решили поменять концепцию – сделать палаты более домашними. Говорят, им спонсоры какие-то денег подкинули, – отмахнулась Татьяна, и принялась рассматривать, восхищаясь тем, что делала сама прошлым утром.

– Может домой все же? Я уже и хожу, и не болит ничего – хорошее лекарство.

– Мамочка, теперь я весь день буду с тобой здесь – раз уж тут так удобно, и душ, и кушетка с матрацом, утром буду спать, а потом мы с тобой как обычно – будем чаи гонять, болтать, смеяться, я буду петь тебе свои новые песни.

– Это чего же ты, из-за меня в больнице только ночные смены будешь брать?

– Да нет, мам, просто я пока новенькая, вот меня и ставят куда им удобно, ну, ничего, ночью поспокойнее, как говорится, начальства нет, и работа движется лучше, да и платят за ночь намного больше, - ответила Таня. Мама не знала, что Таня больше не акушер, а бармен.

Так они прожили ровно три недели – мама на целую неделю обманула свой срок и доктора, который, к слову, оказался хорошим актером, и заходя каждое утро, делал вид, что просматривает ее анализы, и восхищается поправкой.

Похоронила маму в ее деревне, Танч долго не могла плакать, не могла принять тот факт, что осталась одна. Мама была всегда, и занимала огромное место в ее сердце, вернее, всё место.