Ольга Погожева - Я стану твоим врагом

— Валлийцы бегут! Отступают! Леди Марион! Леди Марион!!!

Её подхватили под локти, вздергивая на ноги, и мутный взгляд выхватил за спинами своих офицеров и солдат вражеское облачение — и лицо врага, разрубленное острием её так и не достигшего горла клинка…

— Меченый… задержите… меченого…

— Командующий Магнус!!! Леди Марион, где командующий?!

— Леди Марион?!

В отчаянии смотрела она, как убийца её мужа взбирается на чужого коня, оборачивает к ней окровавленное, искаженное лицо — и дает шпоры, уходя от погони.

— Нам гнать их? Леди Марион!

— Нет! — гаркнула она, диким усилием заставляя себя действовать. — Нет! Мы отступаем. Командующий Магнус мёртв! Некому вести войско! Мы отступаем!

Ей подвели коня, помогли взобраться в седло. Марион пронзительно свистнула, широко махнула рукой, созывая к себе офицеров. Какая ирония, мелькнуло в её голове. Валлийцы разбиты, но поредевшее, побитое императорское войско Аверона больше некому вести к победе…

Феодор нырнул в проулок, протиснулся между телегой и толстым купцом, увернулся от жадных рук нищих и, попутно ухватив с фруктового прилавка пригоршню спелых слив, на полусогнутых, уворачиваясь от пущенного вслед булыжника, побежал к узкому проходу, ведущему на другую сторону улицы. Вслед неслась брань торговца и проклятия попрошаек, по шапкам которых он второпях протоптался, уходя от погони.

Уже на улице Феодор оглянулся, нахлобучил подцепленную шапку с медяками на каштановые вихры, не забыв сунуть гроши в карман, снял и вывернул куртку, перекинув её через локоть, и, чавкая на ходу, принялся заедать свой успех сливами. Погоня затерялась ещё три улицы назад — валлийские вояки не могли знать всех хитросплетений центральных улочек Ренны, столицы Аверона, а имперские стражники не спешили помочь посольской делегации, прибывшей в город. Народу на улицах было — загляденье! Отличная погода для вора, как говаривала сестрёнка.

— А штанина-то выпирает, — раздался невозмутимый голос у самого уха. — Стыд и срам, Феодор. Что бы сказал наш отец?

Легка на помине! Парень обернулся, сверкнул белозубой улыбкой, подмигнул.

— Сказал бы, шо с кривыми руками на дело не ходят, — протягивая сестре сливу, радостно оскалился Феодор. — Сама-то хороша! Грудь вона из лифа выпадает, небось тоже не просто так.

Флорика беспокойно оглянулась, дернула его в сторону. Они завернули за дом, подальше от шумной улицы, и уселись прямо на ступеньки черного выхода лавки, располагавшейся на углу.

— Показывай, — первой велела сестра, пытливо вглядываясь в братца.

Феодор самодовольно хмыкнул, полез в карман штанины, извлекая на свет тряпицу. Развернул.

— Ох ты ж… — сестрица даже ругнулась, тут же вжала голову в плечи, испуганно обернулась. Привычка последних лет, проведенных в замке недавно почившего командующего Аверона. Тамошние хозяева за поведением слуг следили строго, а уж за этими двумя — близнецами Феодором и Флорикой — особо ревностно. — Это ты… у валлийцев? То-то шум был, на площади… а чаво случилось, нихто не ведает, видать, в тайне сохранить хотют…

— Хотят, — задумчиво поправил сестру Феодор, снимая с себя нищенскую шапку и ероша пальцами блестящие каштановые пряди. — Да не смогут. Я не удержался, Фло! Обоз ехал такой наряженный, расфуфыренный… а сбоку брешь… Я ведь только финтифлюшку эту схватить и успел, посекли меня…

— Засекли, — в свою очередь поправила брата Флорика, осторожно касаясь пальцами богатого ожерелья.

Украшение блестело в сумерках подворотни так, что блики драгоценных камней прыгали по стенам, отражались в узеньких оконцах, переливались всеми цветами радуги. Глазам больно смотреть, прикоснуться боязно. Таких богатых украшений, таких огромных драгоценных камней они не видели даже во дворце Синего барона. Леди Марион к цацкам женским была равнодушна, а фамильные ценности хранились в подвалах, куда даже Феодор с Флорикой не совались. Из уважения к хозяевам, конечно, а вовсе не из-за потустороннего страха перед призраками, которые, по рассказам, наводнили всё поместье.

— Ой, что бу-удет, — протянула Флорика, в свою очередь запуская пальцы в волосы. Стянутые в пучок, согласно столичной моде, от подобного обращения они давно растрепались, обрамляя смуглое лицо с живыми карими глазами. — Скхандалу будет — полны штаны! Леди Марион заботы… и так усю столичну стражу на неё повесили…

— А сама-то, — буркнул Феодор, пряча добычу, — чем лучше?

Флорика тут же оживилась, доставая из лифа золотой браслет.

— Помнишь, как её… леди Нивелийскую, Августу? Ну, та, шо на миледи желчью то и дело брызжет?

— Ведьму энту? А то как же… упыриха!

— Её браслет, — похвастала Флорика, пряча украшение. — Карга хвалилась, шо сама императрица подарила!

Феодор покивал, поймал взгляд сестры. Переглянувшись, близнецы уткнулись взглядами в землистый пол. Ощущение неловкости не проходило. Леди Марион, отправляясь в столицу три месяца назад, взяла их с прочими слугами, строго-настрого запретив воровство в императорском замке и окрестностях. Леди Марион простой народ уважал. Но в высших кругах, особенно после гибели Синего барона, отношение к ней было неоднозначным.

Флорика, оставаясь в покоях Синей баронессы, частенько подслушивала разговоры слуг и господ. Леди Марион терпели во дворце — только из-за протектората императрицы Северины, сделавшей леди-рыцаря личным телохранителем, поручительницей особых дел и — временно — капитаном столичной имперской стражи. Авторитет Синей баронессы был непререкаем, её уважали солдаты, с ней мирились офицеры, но дворцовая знать принять не могла. Простолюдинка, рыцарь, воплощение того, кем не должна быть женщина, а тем более жена аристократа.

Пока Марион находилась на полях сражений, это всех устраивало. Никто и слова не сказал, когда именно Марион организовала деморализованное аверонское войско и руководила им до тех пор, пока не был заключен мир между монархами. Валлия откупалась от агрессивного Аверона Праттом и его землями, и империя соглашалась с таким выкупом — сил продолжать войну больше не оставалось.

В сторону неулыбчивой, зачастую откровенно хмурой, угрюмой фигуры в латах старались не смотреть, когда леди Марион ходила по коридорам имперского дворца. Сутки напролет проводя со стражей, занимаясь постоянной муштрой, устраивая бесконечные проверки, точно они по-прежнему находились в состоянии войны, леди-рыцарь переодевалась только к ужину, когда о том уже не требовал, а буквально кричал этикет. Её боялись, уважали — но принять не могли.