Андрей Кокоулин - Северный Удел

Я был серьезен и сдержан. Видно было: думаю о пропавшем отце.

Мы обнялись.

— А ты возмужал, возмужал на юге, — дядя отстранился, изучая мою фигуру круглыми желтоватыми глазами. — Вытянулся. — Он пощупал бицепсы. — Как говорят у нас, охотников, заматерел. Ассамеев гонял?

— Было такое.

Дядя сцепил пальцы на объемистом животе.

— Обедал уже?

— Нет. Только приехал.

— Если не возражаешь, я пообедаю с тобой.

Чертам дядиного лица было далеко до фамильных.

Кровь Кольваро выдавал разве что нос, прямой и тонкий, а все остальное — толстые щеки, толстые губы, курчавый волос, родинка под совиным глазом — было не пойми чье. Но все ж — дядя.

По короткой лесенке мы спустились в полутемный гостиничный ресторан.

Плотные шторы. Круглые столики. Лампы с колпаками цветного стекла. На стенах — литографии с модными нынче сценами охоты.

Столик я выбрал в углу, подальше от входа.

На бахромчатой скатерти выгибали бумажные шеи розовые салфетные лебеди. Дядя Мувен тут же распотрошил своего.

— Жарко здесь что-то, — доверительно сообщил он мне, опустившись в низкое кресло. Салфетка промокнула пот над губой и занялась двойным подбородком.

Прощай, лебединое крыло, подумал я.

Чтобы видеть, что делается в ресторане за обширной дядиной спиной, я чуть сдвинул свое кресло.

— Здравствуйте, господа.

Официант — темный фрак, светлая манишка — заученно улыбаясь, подал картонки меню. Волосы на пробор, бриолин. Цепкий взгляд. Он был половинчатой крови, это чувствовалось, скорее всего, из захудалого, смешавшегося рода.

— Мне, пожалуйста, сначала ост-клеро, — сказал я официанту.

— Сию минуту.

— А мне капельку хереса, — двумя пальцами показал дядя.

Официант принял от него накидку и трость и, кивнув, растворился в зыбкой полутьме.

— Ост-клеро? — поднял бровь дядя Мувен.

— Извините, дядя, но кислятина у меня уже вот где… — я коснулся ладонью горла. — Обпился.

— Нет-нет, твой выбор, конечно!

Салфетный лебедь лишился и второго крыла.

Дядя, утираясь, сопел и обмахивался свободной рукой. Я, впрочем, особенной жары не замечал.

А вот дядя — нервничал.

— Позвольте.

Бесшумно появившись, официант составил на стол с подноса две бутылки и четыре бокала. Негромко хлопнула мастерски извлеченная пробка. Полилось, шипя, ост-клеро. Бокал мне. Новая пробка. Янтарный всплеск. Бокал дяде.

— Что будете заказывать?

Тонкая книжица возникла в руке официанта. Его взгляд застыл чуть повыше моего лба. Как у какого-нибудь голема.

Я пригубил ост-клеро.

— Пожалуй, мяса.

— Какого? Предпочитате жаркое, кусочками, на шампуре, по-старошански, крокеты?

— Крокеты.

— Гарнир?

Я вчитался в меню.

— Картофель, обжаренный с луком.

— Прекрасно! — восхитился официант, черкая в книжице обрезком карандаша. — Напитки?

— Если можно, просто воды.

— Может, подслащеной, с лимоном? Или наливки? Наливочки?

— Не стоит.

Я улыбнулся. Официант, вздрогнув, медленно повернулся к дяде.

Мгновение назад он попытался слегка выйти за рамки простого «подай-принеси». Воздействие было летящее, невесомое, всего лишь стимуляция на алкоголь, но я его засек.

И «щелкнул» официанта по носу.

Нет, а еще говорят, что люди нашего времени вырождаются!

— Бастель, ты позволишь? — дядя Мувен приложил ладонь к груди.

Я кивнул, разрешая ему пообедать за мой счет.

Официант скосил на меня виноватый глаз.

— Итак, — воодушевленный дядя чуть отклонился в кресле, — во-первых, утку по-восточному, хорошо пропеченую, с черносливом, в соусе «дю бон».

— О! — сказал официант.

Карандаш коротко чиркнул.

— Да-да, — важно качнул головой дядя. — Во-вторых, мясо по-старошански, с петрушкой, острой подливой и гречкой на гарнир. Ну и… — он задумался. — Бастель!

— Да, дядя.

— Может, маринованых грибков с черемшой?

— Как хотите.

— Просто ты угощаешь… — дядя поерзал, словно ему было неловко. — Или для легкости блинов в сметане?

Я лениво повертел бокал в пальцах.

— Берите и то, и то.

— Прекрасные слова! — дядя одним глотком опрокинул в себя херес. — Вот за что я люблю тебя, мой мальчик, так это за то, что ты не мелочишься!

И он скривил губы, видимо, вспомнив, что все остальные как раз наоборот.

— Нап… — официант запнулся, но продолжил: — Напитки?

— Коньяк, — дядя поднял палец, — готтардовский! Графинчик!

— Несомненно. Мясо будет через пятнадцать минут…

Официант поклонился, гримасничая, скороговоркой прошептал мне: «Прошу прощения за недоразумение» и удалился. Дядя потер ладони.

— Ах, Бастель, Бастель, тут такие закручиваются дела!

Я неспешно допил ост-клеро.

— Какие?

— Такая грызня!

— Из-за чего? По-моему, матушка все держит в своих руках. И распорядитель Террийяр — надежнейший человек.

— Ах, так-то так.

Дядя почему-то погрустнел. Глянул на меня, потянулся за хересом.

— Что не так, дядя?

— Понимаешь, Бастель, здесь все не просто…

Я пожал плечами.

В полупустой зал в это время спустился высокий и худой посетитель в застегнутом на все пуговицы сюртуке, потоптался, оглядываясь, потом выбрал столик у окна. К нему подскочил официант, наклонился, принял заказ.

В свете синей лампы лицо посетителя походило на лицо мертвеца.

Я чуть потянулся к нему кровью, но отклика не получил. То ли он был «закрыт», то ли мои способности дали осечку.

— Тебе сколько сейчас, Бастель? — спросил дядя.

— Двадцать восемь.

— А мне пятьдесят два. Да. И у меня, уж поверь, опыт. И об этом я молчать не стану.

Я вздохнул.

— О чем?

— Видишь ли, мой двоюродный брат и, соответственно, твой отец пропал…

— Я знаю.

— Погоди, — сердито вскинул ладонь дядя Мувен, — дай договорить. Уж очень вовремя он пропал. Вообще-то мы не были близки, он постоянно носился с какой-то рухлядью, старыми книгами, что для человека его крови… ну, скажем так, несколько экстравагантно, что ли. А я больше по лесам, со сворой, с егерями, где косулю, где лису. Но!

Круглые дядины глаза уставились на меня, словно пытаясь внушить мне, что это «Но!» неспроста. Очень важное «Но!». Очень.

— Но! — повторил дядя Мувен.

И умолк. Взгляд его ушел в сторону. Повернулся и я.

Нам несли утку. Нет, не так. По воздуху меж столиков, поддерживаемое официантом снизу, но будто бы и само по себе плыло белое гигантское блюдо. Утка золотилась на нем, выставив вверх огрызки крыльев и приподняв шею. Впереди нее торопился будоражащий мясной запах.