Анджей Сапковский - Что-то кончится, что-то начнется

На магическом судне – амфибии, напоминающей помесь лебедя с большой подушкой, прибыли чародеи. Их оказалось вчетверо меньше, чем приглашали, и втрое больше, чем ожидалось, поскольку собратья Йеннифэр, как гласила молва, осуждали ее союз с человеком «со стороны», а тем более ведьмаком. Часть вообще проигнорировала приглашение, другие отговорились нехваткой времени и необходимостью присутствовать на ежегодном всемирном сборе чародеев. Так что на палубе «подушечника» – как окрестил его Лютик – стояли только Доррегарай из Воле и Радклифф из Оксенфурта.

И еще Трисс Меригольд с волосами цвета каштана в октябре.

– Это ты пригласил Трисс Меригольд?

– Нет, – покачал головой ведьмак, от души радуясь тому, что мутация кровеносных сосудов лишила его возможности краснеть. – Не я. Подозреваю, что Лютик, хотя они все утверждают, что о свадьбе узнали из магических кристаллов.

– Я не желаю, чтобы Трисс присутствовала на моей свадьбе!

– Почему? Она ведь твоя подруга.

– Не делай из меня идиотку, ведьмак! Все знают, что ты с ней спал!

– Неправда!

Фиалковые глаза Йеннифэр опасно прищурились.

– Правда!

– Неправда!

– Правда!

– Ну ладно, – он со злостью отвернулся. – Правда. И что с того?

С минуту чародейка молчала, поигрывая обсидиановой звездой, приколотой к черной бархотке.

– Ничего, – сказала она наконец. – Но я хотела, чтобы ты признался. Никогда не пытайся мне лгать, Геральт. Никогда.

Стена пахла мокрым камнем и кислыми сорняками, солнце просвечивало сквозь коричневую воду рва, выхватывая теплую зелень тины, покрывающей дно, и яркую желтизну кувшинок, плавающих на поверхности.

Замок медленно пробуждался к жизни. В западном крыле кто-то стукнул ставнями и рассмеялся. Еще кто-то слабым голосом просил рассола из-под квашеной капусты. Один из гостящих в Розроге коллег Лютика, невидимый, напевал за бритьем:

За овином, на заборе Петушок распелся.

Сейчас выйду к тебе, дроля, Я почти оделся.

Скрипнула дверь, во двор вышел Лютик, потягиваясь и протирая глаза.

– Как дела, жених? – сказал он утомленно. – Если намерен смыться, сейчас у тебя последняя возможность.

– Ранняя ты пташка, Лютик.

– Я вообще не ложился, – буркнул поэт, садясь рядом с ведьмаком на каменную скамейку и прислоняясь спиной к поросшей традисканцией стене. – Боги, ну и тяжелая выдалась ночка. Что ж, друзья не каждый день женятся, надо было это дело как-то отпраздновать.

– Сегодня свадебный пир, – напомнил Геральт. – Выдержишь?

– Обижаешь.

Солнце сильно пригревало, в кустах гомонили птицы. Со стороны озера слышались плеск и писк. Рыженькие дриады Моренн, Цирилла, Мона, Эитнэ и Кашка, дочки Фрейксенета, купались, как привыкли, нагишом, в обществе Трисс Меригольд и Фрейи, подружки Мышовура. Наверху, на развалившихся стенах замка, королевские послы, рыцари Ив, Суливой, Матхольм и Деверо, вырывали друг у друга подзорную трубу.

– Повеселились-то хорошо, Лютик?

– Не спрашивай.

– Вышел какой-нибудь большой скандал?

– Несколько.

Первый скандал, поведал поэт, произошел на расовой почве. Тельико Луннгервинк Леторт вдруг в самый разгар веселья заявил, что хватит ему выступать в обличье низушка. Ткнув пальцем в присутствующих в зале дриад, эльфов, хоббитов, сирену, краснолюда и гнома, который утверждал, что его зовут Шуттенбах, допплер назвал дискриминацией то, что все могут быть самими собой, и исключительно он, Тельико, должен строить из себя кого-то другого. После чего принял – на минутку – свой природный облик. При каковом зрелище Гардения Бибервельт сомлела, князь Агловаль с опасностью для жизни подавился судаком, а с Анникой, дочкой войта Кальдемейна, сделалась истерика. Положение спас дракон Виллентретенмерт, присутствующий под видом рыцаря Борха Три Галки, спокойно объяснив допплеру, что способность менять форму – привилегия, которая обязывает, и обязывает среди прочего принимать облик, всеми почитаемый приличным и принятым в обществе, и что это не что иное, как обычная вежливость по отношению к хозяину. Допплер обвинил Виллентретенмерта в расизме, шовинизме и отсутствии элементарного понятия о предмете дискуссии. Уязвленный Виллентретенмерт принял на миг облик дракона, поломав немного мебели и вызвав общую панику. Когда все успокоилось, разгорелся яростный спор, в котором люди и нелюди приводили друг другу примеры нетерпимости и расовых предрассудков. Довольно неожиданную ноту в дискуссию внес голос веснушчатой Мерле, девки, не похожей на девку. Мерле заявила, что весь спор глуп и беспредметен и не имеет отношения к настоящим профессионалам, которые не знают, что такое предрассудки, что она и готова немедля, за соответствующую плату, доказать, хотя бы и с драконом Виллентретенмертом в его натуральном виде. В воцарившейся тишине раздался голос медиума женского пола, провозгласившего, что может сделать то же самое задаром. Виллентретенмерт быстро сменил тему и дискуссия перешла на более безопасные предметы, такие, как экономика, политика, охота, рыболовство и азартные игры.

Остатки скандала приняли характер скорее товарищеский. Мышовур, Радклифф и Доррегарай поспорили, кто из них сможет силой воли заставить левитировать больше предметов за раз. Победил Доррегарай, удержавший в воздухе два кресла, патеру с фруктами, миску супа, глобус, кота, двух собак и Кашку, самую младшую дочку Фрейксенета и Браэнн.

Потом Цирилла и Мона, две средние дочки Фрейксенета, подрались и пришлось их вывести. Вскоре после того подрались Рагнар и рыцарь Матхольм, а причиной драки послужила Моренн, самая старшая Фрейксенетова дочь. Расстроенный Фрейксенет велел Браэнн запереть все свое рыжее потомство в комнатах, а сам примкнул к состязанию в выпивке, которое устроила Фрейя, подружка Мышовура. Скоро выяснилось, что Фрейя обладает поразительной, граничащей с полным иммунитетом устойчивостью к алкоголю. Большинство поэтов и бардов, коллег Лютика, вскоре очутилось под столом. Фрейксенет, Крах ан Крайт и войт Кальдемейн сражались достойно, но вынуждены были уступить. Твердо держался чародей Радклифф, пока не выяснилось, что он мухлевал – у него был при себе рог единорога. Когда рог отобрали, у чародея не осталось никаких шансов победить Фрейю. Вскоре конец стола, занятый островитянкой, опустел окончательно – какое-то время с ней еще пил никому не известный бледный мужчина в старомодном кафтане. Спустя некоторое время мужчина встал, покачнулся, вежливо поклонился и прошел сквозь стену, как сквозь дым. Осмотр украшавших залу старинных портретов позволил установить, что то был Виллем по прозвищу Дьявол, владелец Розрога, заколотый кинжалом во время застолья несколько сотен лет назад.