Джон Толкин - Властелин Колец

Но однажды — неожиданно, потому что был слишком занят целые недели, чтобы вспоминать о своих приключениях, — он подумал о даре Галадриэли. Он достал коробочку, показал её остальным Странникам (ибо так их теперь все называли) и попросил их совета.

— А я всё задавался вопросом, когда ты вспомнишь о ней, — сказал Фродо. — Открывай!

Внутри оказался серый порошок, лёгкий и тонкий, а в центре лежало семя, похожее на небольшой орех в серебряной скорлупе.

— И что мне делать с этим? — спросил Сэм.

— Брось его в воздух в ветреный день и дай ему сделать своё дело! — сказал Пин.

— Какое? — спросил Сэм.

— Найди местечко для питомника и посмотри, что там произойдёт с растениями— предложил Мерри.

— Но я уверен, что Владычице не понравилось бы, если бы я всё сберёг для собственного сада, когда столько народу пострадало, — возразил Сэм.

— Используй весь свой ум и знания, которыми ты обладаешь, Сэм, — сказал Фродо, — и затем употреби этот дар в помощь своим трудам, чтобы улучшить их. И расходуй его экономно. Порошка здесь немного, и я полагаю, что каждая пылинка обладает силой.

Вот так Сэм и посадил саженцы везде, где были уничтожены особенно красивые или любимые деревья, и в почву под корни каждого он поместил по пылинке драгоценного порошка. В этих трудах он прошёл по всему Ширу, но если он и уделил при этом особое внимание Хоббитону и Приречью, никто его не порицал. И под конец он увидел, что у него всё ещё остаётся немного порошка. Тогда он пошёл к Трёхудельному Камню, который был ближе всего к центру Хоббитании, и с добрым напутствием бросил порошок в воздух. Маленький серебряный орешек он посадил на Гостевом Поле, где некогда было дерево, и изнывал от любопытства, что же из него вырастет. Всю зиму он терпел, как мог, и пытался удержаться от того, чтобы не бродить постоянно вокруг, выглядывая, не происходит ли что-нибудь.

Весна превзошла самые дикие его надежды. Его деревья принялись давать побеги и расти, словно само время торопилось и хотело превратить один год в двадцать. На Гостевом Поле взметнулся прекрасный молодой росток: у него была серебряная кора и длинные листья, а в апреле он расцвёл золотыми цветами. Это был, разумеется, мэллорн, и он стал чудом для всей округи. В позднейшие годы, когда он вырос изящный и красивый, слава о нём пошла вширь и вдаль, и многие проделывали дальний путь, чтобы взглянуть на него — единственный мэллорн западнее Гор и восточнее Моря, и один из прекраснейших в мире.

В целом 1420 стал в Хоббитании удивительным годом. Тут было не только дивно сияющее солнце и восхитительные дожди в должное время и в идеальном количестве, но и, как казалось, нечто большее: само дуновение изобилия и роста и мерцание красоты, превышающей обычные, смертные лета, блеснули и пронёслись над этим местом Средиземья. Все дети, рождённые или зачатые в этот год, а их было много, были красивы и крепки, и у большинства были густые золотые волосы, что прежде было исключительной редкостью среди хоббитов. Плоды были так обильны, что хоббитята просто купались в клубнике со сливками, а позднее сидели на лужайках под сливовыми деревьями и ели, пока не воздвигли из косточек кучи, похожие на маленькие пирамиды или груды черепов побеждённых, а затем продолжали в том же духе. И ни один не заболел, и все были довольны, кроме тех, кому надо было косить траву.

Виноградные лозы в Южном уделе были усыпаны гроздьями, и урожай "листа" просто поразительным: и повсюду уродилось столько зерна, что в жатву каждый амбар был заполнен под завязку. Ячмень в Северном уделе был так хорош, что пиво урожая 1420 года вспоминалось долго и вошло в пословицу. Собственно говоря, даже поколение спустя можно было услышать от какого-нибудь старика в харчевне, который со вздохом удовлетворения ставил свою кружку после хорошей пинты отличного эля:

— А-а! Это прямо как четырнадцать-двадцать, вот что!

Сперва Сэм с Фродо оставался у Хлопкинсов, но когда Новый Ряд был готов, он ушёл жить со стариком. Вдобавок ко всем своим прочим трудам, он распоряжался очисткой и восстановлением Торбы, но часто уходил в отдалённые районы Хоббитании на лесопосадки. Так что он не был дома в начале марта и не знал, что Фродо был болен. Тринадцатого числа этого месяца фермер Хлопкинс нашёл Фродо лежащим на его постели: он сжимал белый камень, который висел на цепочке у него на шее, и, казалось, был в полубреду.

— Оно ушло навсегда, — произнёс он, — и теперь всё темно и пусто.

Но приступ прошёл, и, когда двадцать пятого марта Сэм вернулся, Фродо оправился, и он ничего не сказал о себе самом. Тем временем Торба была приведена в порядок, и Мерри с Пином явились из Кроличьей Балки, привезя назад всю прежнюю мебель и утварь, так что вскоре старая нора стала выглядеть практически так же, как и раньше.

Когда, наконец, всё было готово, Фродо сказал:

— Сэм, когда ты собираешься вселиться сюда и присоединиться ко мне?

Сэм явно смутился.

— Да нет, если не хочешь, не обязательно делать это прямо сейчас, — сказал Фродо. — Но, понимаешь, старик же будет под боком, да и вдовушка Ворчь отлично за ним присматривает.

— Да не в этом дело, мастер Фродо, — промямлил Сэм, отчаянно покраснев.

— Так в чём же?

— В Рози, в Рози Хлопкинс, — ответил Сэм. — Конечно, ей, бедной девочке, совсем не по душе мои хождения туда-сюда, но, раз я не говорил, она тоже не могла сказать. А я не говорил, потому что сначала должен был сделать, что полагается. Но теперь я сказал, а она и говорит: "Что ж, ты потерял даром год, так зачем ждать дольше?" "Потерял даром? — говорю я. — Я бы так не сказал". Но я понял, что она имела в виду. Я, можно сказать, буквально разрываюсь пополам.

— Я понимаю, — сказал Фродо. — Ты хочешь жениться, и в то же время хочешь жить со мной, в Торбе? Но, мой дорогой Сэм, это же так просто! Женись как можно скорее, а затем въезжай вместе с Рози. В Торбе хватит места для такого большого семейства, какого ты только пожелаешь.

Так всё и решилось. Весной 1420 года (на который, помимо всего прочего, пришлось множество свадеб) Сэм Скромби женился на Рози Хлопкинс, и они переселились в Торбу. И если Сэм считал себя счастливчиком, то Фродо знал, что самый большой счастливчик он сам, потому что во всей Хоббитании не было хоббита, за которым бы так заботливо ухаживали. Когда все работы по восстановлению были спланированы и запущены полным ходом, он обратился к спокойной жизни, много писал и проглядывал все свои заметки. На Свободной Ярмарке в день середины лета он отказался от должности Представителя Старосты, и милый старина Вилл Белолап ещё семь лет председательствовал на застольях.