Драконья незабудка 1 (СИ) - Сопилка Броня

Да-а, натворили бед эти драконы. Почти тысячу лет назад они открыли врата из своего мира в наш и несметными полчищами обрушились на Землю. Агнигонии ещё повезло, что вторглись драконы на соседний материк. Няня рассказывала, что за одну ночь они сожгли дотла больше сотни огромных городов и бессчетное количество малых поселков. На их месте раскинулась Базальтовая Плешь, безжизненная каменистая пустыня, где ещё сотни лет никто не сможет жить. А драконы теперь с наглыми лицами заявляют, что они-де спасли наш мир. И языки не отсохнут.

Только я отвлеклась, я о слухе своем рассказывала.

Помню, тётушка…

Ох! Никак не могу поверить, что её больше нет!

Она ведь меня с рождения воспитывала. Мама с папой вечно в столице пропадали, преподавали там в академии. Пока совсем не пропали. Эпидемия, как сказали тётушке. Их даже не позволили привезти домой, так и похоронили в Аррганне.

А я с тех пор стала смыслом её жизни.

Её и нянюшки Тин, воспитывавшей сначала сестричек Мел и Рит, так звали мою маму, а затем и меня.

Ох, как же я её любила! Няня Тин умерла, когда мне было всего девять, через пять лет после смерти родителей, но все легенды и сказки, которые рассказывала мне она, я помню, словно слышала их вчера. Потому что только няня мне рассказывала правду.

А ещё она первой выявила мой дар, в раннем детстве выразившийся в "избирательном слухе":

— На "на!" — бежит, на "дай" — ветошью прикидывается, — жаловалась тётя соседкам, те смеялись, и травили байки о своих "таких же".

Только я была другой.

Где-то к трем годикам нянюшка вовлекла меня в "тайный заговор", уговорив скрывать то, что я умею слушать очень далеко, и не слушать близко. О, эта игра увлекла меня на долгие годы.

Мы с няней Тин запирались в комнате, и она рассказывала мне о мире, о людях, о том, какими великими мы были когда-то. О том, как пришли в мир драконы и всё уничтожили. А я слушала её с открытым ртом и наблюдала слухом за округой. Если кто-то подходил близко, я подавала знак, и мы меняли тему, как настоящие заговорщики.

— Такие вещи нельзя знать ребенку, — распекала тётя нянюшку, после того как я зазевалась и пропустила её приближение.

— Кто-то должен ей рассказать, — скрипучим старческим голосом возражала няня. — Ты же трусиха, да и запечатана. А я нет. И Касеньку ты не запечатаешь, ты обещала.

— А если ляпнет что. Дитя же, язык без костей, — тетя Мел в самом деле очень волновалась, это я слышала по голосу.

— Не ляпнет, — гордо возражала няня. — Она у нас умненькая.

Я была совсем мелкой, но в самом деле очень возгордилась, и навеки запомнила: наши разговоры с няней — большая-большая тайна.

Жаль, что няня так рано ушла.

Я много, о чём не успела её расспросить. Малышкой просто не понимала, о чём спрашивать. А сейчас бы расспросила о маме. Почему она когда-то сказала "если бы не драконы, мама была бы с нами"? Только ли то, что её не позволили похоронить у нас дома, няня имела ввиду?

Может быть для того, чтобы разобраться в этом, я и стремилась в Аррганну. А тетя была против. Она не хотела меня отпускать. Но как обычно, не давила, позволяя выбрать. И тогда я впервые выбрала не то, что хотелось бы ей.

Может тётя Амелис была права, и мне не стоило сюда ехать.

Она во много бывала права. Например, насчет того, что метка мне не нужна. А ведь выглядело это довольно странно. Право клеймить дочерей было даровано лишь патрициям, даровано владыками нашего мира — драконами. В моём классе лишь две девчонки обладали меткой рода и гордо задирали свои патрицианские носы.

Ведь метка — это же символ величия. А ещё маяк, по ней можно найти дочь рода, если та попадет в беду. А ещё она — кнут, вон как жжется, если я пытаюсь бунтовать. Но раньше я об этом не знала и, несмотря на древность фамилии, метки не носила. И вот ничуточки без неё не горевала.

Я как-то спрашивала тётю, из чистого любопытства:

— Почему у меня метки нет? Ведь мы имеем на неё право?

— Милая моя, конечно имеем. Я сама носила метку дочери, пока не осталась главой рода, — на лицо тётушки набежала тень, как и всегда при упоминании смерти моих родителей. — Но истинное величие не в том, чтобы выставлять его напоказ. Это молодые фамилии радуются, влившись в круг патрициев и получив этот "дар драконов". Мы же можем позволить себе не использовать того, на что имеем право.

— Не использовать?

— Ну, согласись же, куда веселее — не брать то, что можешь, чем страдать по недоступному.

— Конечно, — довольно рассмеялась я.

Тётя Мел ни к чему меня не принуждала. Она позволяла выбирать самостоятельно, но представляла варианты так искусно, что я выбирала именно то, что посоветовала бы она. Вот и с меткой — я сама решила, что она мне ни к чему, и с тех пор гордилась её отсутствием, едва ли не больше, чем девчонки — тем, что помечены.

И мне бы задуматься вовремя, до того, как поддалась на уговоры дяди, почему тётя не желала мне метки. Разве помешал бы ей маячок на моей руке? Нет. Но она отпустила меня учится в столичную школу без всякой метки. Мы не виделись по три месяца, писали друг-другу письма, изредка связывались через модный и дорогой аппарат дальней связи "телемент". Изредка, потому что бедны мы были как школьные мыши. После смерти деда и бабушки две юные сестрички Мел и Рит, моя мама, тогда совсем ещё крошка, попали под опеку ушлых драконов, промотавших всё наше состояние. Даже тут они потоптались по нашей судьбе.

Так к чему я? Я к метке. Тетя рассталась со мной, но меткой не наградила. И совершенно правильно поступила.

И что от драконисов стоит держаться подальше, она тоже была права. И что о даре нельзя никому говорить. Ошиблась она только, доверившись дяде.

Это всё любовь, она ослепляет и делает нас глупыми.

Я даже сама едва не попалась на эту утку. В средней школе ещё. Тогда наша с Реми дружба так потеплела, что я спать ночами не могла, всё представляла себе какие-то дикие картины с объятиями, его голой спиной (почему именно спиной, спросите меня?!), моими мурашками от шепота в ухо…

"Может, раз Реми мне так близок, то ему можно довериться, поделиться тайнами? Любовь — ведь это доверие, да?" — думала глупая я. И даже решилась поговорить с ним, шла навстречу с гулко бьющимся сердцем, когда услышала издали, как он хвастается дружку, такому же балаболу, как сам:

— А я на Касси имею влияние!

— Та ну чешешь!

— Говорю тебе, её от меня аж трясёт!

Такое детство, заррх его покусай, смешно вспомнить! Ещё и словцо такое подобрал — "влияние"! Мелкий паршивец!

Я конечно же не призналась Реми, что слышала тот разговор, — и способности нельзя выдавать, и гордость взыграла. Просто перестала с ним дружить и плакала ночами. И снова начала лупить за шёпот в уши.

Думала, по окончании средней школы наши дорожки разбегутся, я-то стремилась в столицу, в Старшую школу при Академии Дальсаррха. Той самой, где работали мама и папа. Это довольно далеко от нашей Синегоры. Так что — с глаз долой, как говорится…

И кто же мог подумать, что раздолбай и троечник Реми за два месяца подтянет учёбу настолько, что тоже поступит в эту элитную школу?

Ну и я его простила. Нет, о любви и объятиях больше не думала, рыдать ночами тоже бросила, но, оказавшись в незнакомой компании, мы с Реми как-то потянулись друг к другу, ополчившись против вредных умников и заносчивых патрициев, коих здесь было пруд пруди. Правда, секрета своего я не выдавала, конечно, но он явно догадывался, засранец. Слишком давно меня знал.

— Интересно, он и в Академию пойдёт? Или все-таки вернётся теперь к отцу в Синегору?

Я-то пойду. У меня на выбор было лишь два варианта:

— либо я учусь в Академии Дальсаррха, не помышляя ни о каких других вузах.

— либо сижу в Синегоре дома под замком.

Нет, третий вариант конечно был, хоть и не предлагался дядей, — отгрызть себе руку, избавившись от метки-маячка, и уехать куда глаза глядят. Идеально — на Архипелаг Бурь в Красном океане. Но туда не летают эршипы*, туда изредка плавают контрабандисты на подводных лодках, а эти товарищи вряд ли свяжутся с безрукой и безродной девушкой. А если и свяжутся, то девушка может сильно об этом пожалеть.