Любовь Черникова - Защитница

Каррон, испустив горестный вздох, подошёл забрал из рук рубаху и сам натянул на неё, завязал ворот. Нагнулся, оправляя подол. Анасташа же, только пуще плакала от этой заботы.

— Вот что мне с тобой делать?

В этот момент появились хмурые деревенские. Сперва мужики — у Ташки мелькнула мысль: «Небось за кустами выждали, пока она не оденется». Следом поспевали и девки, да кое-кто из баб — вести быстро разлетаются.

— Эти что ли хулиганят? — один из подошедших пнул зашевелившегося худющего в бок.

Каррон кивнул:

— Свяжите.

Аглая и другие девчата, наконец, подбежали. Окружили Анасташу, оттеснив в сторону Каррона. А тот, будто позабыв о ней, занялся разбойниками.

— Ташка, ты уж прости меня! — скороговоркой залопотала Аглая. — Я не ведала про этих душегубов, а то ни за что рубаху бы прятать не стала.

Другие тоже задавали вопросы наперебой, кто-то пытался её ощупать. Анасташа молча кивнула Аглае, вывернулась из рук и поспешила к дому. У околицы увидела родителей. Навстречу, причитая, бежала перепуганная мать. Следом, стараясь держать себя в руках, топал взволнованный отец. Тревожно всматриваясь дочери в лицо, Огин призывал богов и грозил обидчикам всеми карами. Желана суетилась, во что-то укутывая, ощупывала. Анасташа не выдержав, вырвалась. Пробежав несколько шагов, обернулась и рявкнула:

— Одна хочу побыть!

— Куда? А ну стой! — преградила путь мужу Желана.

— Отойди, дочку спрошу!

— Спросит он. Спросит он! Вот я ужо тебе так спрошу! — она сунула маленький кулачок мужу под нос.

Огин строго посмотрел на жену, но, как обычно, не выдержав её твёрдого взгляда, махнул рукой.

Дома Анасташа заскочила в хлев. Здесь привычно пахло навозом и свежим сеном.

Фыркнула и качнула головой Бурёнка, приветственно заблеяли козы. Из яслей, мурлыча, выпрыгнула полосатая кошка. Выгибая спинку, потёрлась об ногу. Ташка подняла её на руки, чмокнув прямо в мокрый нос, обняла тёплое тельце, не взирая на протесты, и свернулась калачикам на сене. Горючие слёзы хлынули из глаз. Мурка высвободилась из ослабших вдруг рук, но не ушла. Уселась рядом, стала шершавым язычком вылизывать мокрую щёку.

Наплакавшись, Анасташа незаметно задремала. Потому и не знала, как прошёл суд.

Не знала, что хотели жители разбойников тех повесить, да отпустил их Каррон. Заставив предварительно похоронить мёртвого подельника. Да пригрозил, чтобы и духу их не было поблизости. А если ещё раз увидит — пускай на себя пеняют. Жителям же сказал: каждый имеет право на жизнь.

Скрипнула дверь.

Ташка подняла голову.

Вошла Желана с краюхой тёплого хлеба, завёрнутого в чистую тряпицу, молча опустилась рядом. Анасташа взяла хлеб из рук матери. Аппетитный запах перебил все остальные, и в животе заурчало. Ташка, откусив маленький кусочек, принялась медленно жевать.

— Тася, дочка, — мягко начала Желана, — знай, коли обидели тебя изуверы…

— Мам, они меня не тронули. Каррон подоспел вовремя, — она украдкой поправила ворот, чтобы мать не заметила оставленную ножом на шее царапину.

— Ох, дочка! — Желана порывисто обняла Анасташу. Затем отстранилась и внимательно осмотрела. — Так чего же ты тогда тут ревела?

Ташка вновь хлюпнула носом, Желана сжала губы, снова подумав худое.

— Не могу я без Каррона, мама! — наконец выпалила она то, что душило, не давая покоя. Слёзы хлынули ручьем. — С того самого дня только про него и думаю. Я тогда так испугалась, а он-то такой хороши-и-ий! Кабы о том сразу знать…

Желана обняла дочь и тихо рассмеялась.

— Ох, дочка! Ох, Ташка! Мы же как думали? Принесёт Защитник клятву, и от сватов отбоя не будет, да и нам почёт. А ты, оказывается, вздумала влюбиться. Он же — Защитник! Ты даже жить в одном доме с ним не сможешь. Да как же нам теперь быть-то?

— И пусть! Все равно больше никто мне не мил!

— Замуж тебе пора. Давай сосватаем тебя поближе к городу, а то и в сам Птичий Терем? Ты же красавица. Найдём в пригороде хорошего жениха. Может даже купца какого, а? Будешь в повозке кататься, платья красивые носить. А что любовь? Стерпится — слюбится, — завела Желана прежний разговор.

Анасташа подскочила.

— Не смейте! Лучше с обрыва!

— Дочка-дочка, ну что ты такое говоришь?

Ташка перестала плакать и насупилась. В голове созрело решение.

— Я вечером к нему пойду.

Желана ахнула, прикрыв руками рот:

— Ташка! Ты это что удумала? Позор-то какой!

— А когда вы меня сами отвели, это называлось честью великою, — парировала дочь, — в чём разница? Он ведь так и не поклялся. Сама говоришь, что уже и слухи пошли.

Желана хлопнула глазами, наверное, впервые в жизни не найдя что ответить.

— Ташка, да пойми, Каррон не обычный Защитник. Большинство живут, как трутни в улье. Деревня их кормит, поит, одевает и развлекает. Вон в Красном Яру — всех девок Защитнику приводят. Ни одной не пропускает, и куда только их Орден смотрит? А поди ж ты с ним поспорь? Покалечил так одного молодца, который решил за невесту вступиться. А наш Защитник, как отец родной. Даром что клятву не принёс. Третий год горя не знаем, уже и кланяться в пояс отвыкли. Каррон и на покос, и в жатву, и починить, и смастерить горазд. Ни одного мужика не обидел, ни одну девку пальцем не тронул, а они-то и сами не прочь — выбирай любую! Так на гулянках по вечерам вокруг и вьются — тебе ли не знать?. А он пошутит, позубоскалит, да и на том делу конец. А может у него вовсе недуг какой? Или обет?

— Вот и поговорю. Поблагодарю за спасение. Прощения испрошу за то, как тогда поступила. Негоже было Защитника встречать так нерадушно.

Защитник Каррон, сидя за столом, изучал один из старых Орденских учебников.

Прохладный ветерок шевелил занавески, заставляя тени плясать на пожелтевших страницах, освещенных неверным огоньком масляной лампы. Чтение давалось нелегко. Древние руны способны открыть великое знание, тому, кто сможет их осилить…

На дворе заворчал было, но тут же умолк Волчок. Тихонько стукнула ставня.

Защитник поднял голову прислушиваясь. Стук повторился. Отложив книгу, Каррон вышел на крыльцо.

От стены тут же отделилась тень, на крыльцо взбежала Анасташа.

— Таша, что случилось?

— Каррон Защитник, может, войдём внутрь? — едва слышно шепнула девушка и боязливо огляделась. — Негоже ночью на улице объясняться.

— Входи, — Каррон подвинулся, пропуская её внутрь.

В сенях пахло кожей, травами и ещё чем-то терпким, но приятным. Дверь была открыта, и девушка вошла в горницу. С тех пор как она тут побывала, мало что изменилось. Защитник не стремился к излишествам и не обзавёлся никакими богатствами, разве что у стола красовался резной стул — любил Каррон дать рукам занятие. Пытаясь унять бьющееся птицей в клетке сердце, Анасташа собрала всю волю в кулак и повернулась: