Дэвид Вебер - Паутина обмана

— Томанак!!!

Пыла у ее врагов явно поубавилось. Она ощерилась, словно дикая кошка, — белые зубы сверкнули на забрызганном кровью лице — и ринулась вперед. Упали две жрицы, потом еще одна, и тут Каэрита услышала, что по всему храму разносится тревожный звон колоколов.

Желваки заиграли у нее на скулах. Без сомнения, «Глас» и Паратха использовали всю мощь своей владычицы, чтобы обеспечить себе преданность гвардейцев Куайсара, независимо от того, знали эти гвардейцы, кому служат, или нет. И даже те, кого не затронула никакая порча, вбежав в зал для аудиенций и увидев, что «Глас» и ее жрицы лежат мертвыми, вряд ли рискнут предположить, что их убийца — лишь жертва засады, устроенной Тьмой. У Каэриты оставалось всего несколько секунд, прежде чем зал заполонят настоящие гвардейцы и «девы войны», и ее мечи засверкали, пожиная смерть. Сквозь толпу размахивающих кинжалами жриц она пробивала себе путь к майору Паратхе.

Разделяющие их тела разлетались в стороны, с криками или уже мертвые, но Паратха больше не пыталась увернуться. Выражая при виде гибели своих союзниц не больше эмоций, чем змея, она не сводила взгляда с рыцаря Томанака. Не пыталась она и сбежать, и, взглянув на нее, Каэрита увидела то, чего никогда не видела прежде.

Жгут отвратительной желто-зеленой энергии связывал Паратху с трупом «Гласа». Прямо на глазах у Каэриты по этому жгуту что-то заструилось, перетекая из мертвого «Гласа» в живую Паратху. Были и другие канаты, поменьше, протянувшиеся к павшим жрицам. Центром всей этой тошнотворно поблескивающей паутины была Паратха, жадно впитывающая текущую к ней энергию. Каэрита не знала, что это, однако свечение, исходившее от Паратхи с самого начала, внезапно вспыхнуло с небывалой яркостью. И как только это произошло, Каэрита наконец поняла, кому из Богов Тьмы она противостоит. Потому что внутри пламени, взметнувшегося над Паратхой, она увидела огромного, отвратительного паука.

Вернее, паучиху. Шигу, Королева Ада, Мать Безумия — так ее называли. Супруга Фробуса, Господина Обмана, и мать его жутких детей. Несравненно более могущественная, чем ее сын Шарна, исходящая такой подлой, низкой злобой, которой не обладал ни один из ее отпрысков, она была злейшим врагом Лиллинары, поскольку ее пародия на женское начало извращала и поганила все, отстаиваемое Лиллинарой.

Окутанная пламенем тварь возносилась вверх, ее фасеточные глаза сверкали ненавистью и безумием. Мандибулы клацали, с них, шипя, капал тут же воспламеняющийся яд, выжигал дыры в полированном каменном полу. Скребли когтистые лапы, зал наполнился непередаваемой мерзкой вонью. Вокруг твари маячила призрачная тень, она тянула к Каэрите что-то несравненно более страшное, чем просто когти и клешни, гоня перед собой волну черного ужаса.

Прямо на глазах у Каэриты Паратха, казалось, становилась все выше. И только тут Каэрита поняла: нет, не фальшивый Глас была истинным орудием Шигу, а Паратха. Может, «Глас» и верила, что Шигу избрала ее, но на самом деле это всегда была Паратха, а «Глас» служила лишь для отвода глаз. И теперь Паратха больше не нуждалась в этой маскировке. Она впитывала жизненную энергию — и, скорее всего, даже сами души — павших, преобразуя их в нечто большее, чем просто суммарный объем. Могущественная сама по себе, эта энергия служила лишь фокусом, зажигательным стеклом, дающим возможность притянуть существо несравненно более мерзкое и сильное.

По мере того как Шигу вливала энергию в свою избранницу, лицо Паратхи преображалось, все ее тело дрожало и вибрировало. Базел рассказывал Каэрите о той ночи, когда ему пришлось противостоять реальному воплощению Шарны, но то, что Каэрита видела сейчас, было гораздо хуже. Проклятый клинок Навахканского принца Харнака служил Шарне ключом ко вселенной смертных. У Паратхи не было никакого ключа; она сама служила ключом, и Каэрита просто не могла понять, как Шигу решилась на столь безумный риск.

Неудивительно, что она оказалась способна проникнуть в церковь Лиллинары, убить ее жриц, Глас и подменить их своими собственными орудиями! Ведь с тех самых пор, как Фробус перешел на сторону зла, ни один Бог Тьмы или Света не осмеливался открыто сражаться ни с кем из своих божественных врагов на смертном уровне существования. Они были просто чересчур могущественны. Сцепившись напрямую, они слишком легко могли уничтожить вселенную, за власть над которой сражались. Они сами положили себе пределы, ограничили свое могущество и способы вмешательства в мир смертных. Именно поэтому существовали избранники Света и Тьмы.

И тем не менее Шигу решилась на прямое вмешательство, переступила согласованные пределы и сама проникла в мир смертных. Паратха не была рыцарем. Она была якорем Шигу в этой вселенной. Неправильно думать, что ее коснулась сила Шигу — в данный момент она сама стала силой Шигу. И Каэрита почувствовала ужасающий прилив ответной силы, хлынувшей в нее от Томанака.

— Ну, маленький рыцарь, — прошипела Паратха. — Ты желаешь сразиться со мной?

Она засмеялась, и паутина могущества потянулась к ее приспешницам, и живым, и мертвым. Каэрита слышала, как они вскрикивают от боли — боли, смешанной с ужасным, извращенным экстазом, — присоединяясь к воплощению Шигу. Они не умирали, по крайней мере мгновенно, но в этом не было милосердия. Они становились мелкими узелками паутины, в центре которой находилась Паратха. Каэрита видела, как они вспыхивают, словно живые факелы, когда ужасающая сила обрушивается на них, и воля, оживленная Паратхой — воля, которая больше не принадлежала смертной, — охватывает их, словно клешнями. Все девять уцелевших жриц двигались теперь как одна, сближаясь и образуя вокруг Каэриты и Паратхи смертоносный круг.

— Думаю, твоя душа очень вкусна, — вполголоса проговорила Паратха. — Как самое лучшее бренди.

— А я думаю, нет, — ответила Каэрита.

Глаза Паратхи вспыхнули, когда она услышала новый тембр сопрано Каэриты. Более глубокий, басовый, похожий на рокот кавалерии, наращивающей скорость для атаки. Голубое свечение вокруг Каэриты поднялось выше, запылало жарче, возвышаясь над ней в виде полупрозрачной фигуры Томанака Орфро, Бога Войны и Справедливости, Полководца Богов Света. Жрицы, захваченные паутиной Шигу, замерли, словно под воздействием волшебного заклинания. Однако Паратха хотя и отпрянула, но лишь на мгновенье, и тут же с рычанием оскалила рот, словно бешеный зверь.

— На этот раз нет, Хранитель Равновесия, — злобно прошипела она — или кто-то другой, использовавший ее голос. — Она моя!