Виталий Каплан - Масть

Мы приступили к игре. Спешить было некуда, потому кто курил трубку, кто нюхал из серебряной табакерки добрый турецкий табак, кто всё же потягивал из высокого бокала вишнёвой окраски мальвазию. И болтали, конечно. Ещё бы, человек из столицы к нам в сонную Тверь, и не погостевать, а может, и навсегда, да ещё на такую суровую должность… Понятное дело, собравшиеся не сводили глаз со статского советника графа Сухорукова. Говорили охотно, но с осторожностью. Местные сплетни пересказывали, на погоду сетовали – не мне одному остобесили эти унылые дожди! – а вот столичными новостями интересовались с опаской.

Впрочем, Иван Саввич быстро сделался душою общества. Смеялся там, где нужно, а где следует – скорбно качал головой, когда надо – брюзгливо кривил тонкие губы… но главное – он испускал флюиды доброжелательства.

Самое забавное, дядюшка для этого магией не пользовался. Обычное человеческое искусство обхождения… всякий овладеет им за семьдесят лет службы, если не совсем уж дурак.

Начинай! – прошелестел он мне по Тихой Связи. – И побольше молодой наглой самоуверенности!

Мог бы и не напоминать, всё ж заранее расписано.

Вот чего я безвозвратно лишился, став Иным, – это удовольствия от игры. Какой там азарт, какой кураж, когда простейшее заклятье «бубновый глаз» позволяет тебе видеть карты противников, а почти столь же простой «зелёный шлем» сообщает обо всех их замыслах. А если воспользоваться чуть более хитрой, но всё равно несложной «властью советов», то и подтолкнёшь людей к нужным тебе ходам. Игра превращается в скучный арифметический пример, не требующий даже ума, а только лишь аккуратности. Конечно, можно ничем не пользоваться, играть по-человечески – но когда знаешь, что в любой момент, едва лишь фортуна от тебя отвернётся, ты можешь применить магию, теряется весь вкус.

Другое дело – игра между Иными, когда любое магическое воздействие мгновенно замечается всеми игроками. И вместо канделябров наказывают «молотым серпом». Правда, за без малого полтора года после посвящения не приходилось мне видеть, как Иные друг с другом играют ради удовольствия. С людьми – другое дело, но это же не развлечение, а работа.

Вот как сейчас.

Я поглядел «бубновым глазом» на имеющийся расклад. Так-так, Егору Фомичу внушаем выбросить даму, господину Гутникову лучше приберечь пикового валета, а мне – идти с треф.

О, как они завидовали! Фортуна мало сказать благоволила мне – а прямо-таки облизывала. Я, как и положено её баловню, развалился в кресле, отпускал двусмысленные шуточки в адрес Николая Гавриловича, баловавшегося стихотворчеством. Увы, не Державин, не Сумароков и даже не Тредиаковский. Особо веселило меня такое:

В потёмках своих грёз блуждаючи, пииты

Надеются на муз, но их поймай поди ты!

Подобьем наглых мух бесплотные их дразнят,

Дабы подвергнуть дух мучительнейшей казни!

Впрочем, доставалось от меня и полицмейстеру, и хозяину дома Иоганну Карловичу, чей багровый, с синими прожилками нос жил на его лице своей особой жизнью и мог бы, кажется, сняться с насиженного места, отправиться в путешествие. И все бы принимали его за самого Иоганна Карловича.

Всеми этими глупостями делился я с обществом как бы между делом, потягивая мальвазию и щелчком пальцев подзывая Фильку, дабы наполнил бокал.

Карта ложилась мне в руки, выигрыш мой, записываемый мелом на чёрной грифельной доске, всё рос, и вместе с этой суммой росла зависть присутствующих. Ну в самом деле, как такое возможно? Мальчишка, выскочка, петербургский прыщ, вышедший преждевременно в отставку в звании поручика… всего лишь поручика… и на тебе: умирает порядком зажившийся на белом свете богатый дядюшка, и всё состояние достаётся ему, единственному, как выяснилось, наследнику. Три городских дома, два имения в Тверской губернии и одно в Новгородской, пятьсот душ крепостных и, говорят, немалый капитал – частью ассигнациями, а частью полновесными золотыми червонцами. Разве это справедливо? Уж лучше бы покойный Януарий Апполонович завещал всё состояние своё какому-нибудь монастырю… всё легче было бы стерпеть. Но куда там! Двадцатипятилетний сопляк, не имеющий и понятия об уважении к старшим, получил всё! Хотя, похоже, быстро спустит доставшееся. Третьего дня кутил в трактире Кулебякина, выбросил на ветер чуть ли не восемь червонцев, цыган нанимал с медведем… медведя поил водкой… кухонную девку Лизавету поставил к стенке и метал в неё ножи, хвалясь меткой рукой! Чудом лишь не зацепил! И что самое печальное, наглеца и одёрнуть-то боязно, поскольку покойный старик Януарий успел устроить внучатого племянника к себе в Экспедицию. Ты ему замечание, а он тебе дело об оскорблении величества… и поди кому чего докажи на дыбе!

Разумеется, долго так продолжаться не могло. Фортуна – дама переменчивая, и когда выигрыш мой дополз до тысячи, я замедлил своё везение. Сначала повезло полицмейстеру, потом Иоганну Карловичу… вредному Сорокину я помогать не стал, пускай остаётся в некотором проигрыше… сорока рублей довольно, я же не зверь. А вот графу Ивану Саввичу, который проиграл уже рублей пятьсот – не потрудившись даже принять огорчённый вид! – я постепенно наращивал удачу.

Спустя час я мягко вывел из игры всех, кроме графа Сухорукова. Борьба, за которой жадно следили пятеро (лакея Фильку не считаем), развернулась между нами двоими. Карты издевались надо мною, я – над ними, на чёрной доске в моей графе сумма всё уменьшалась, а я, как и положено азартному выскочке, ставил на кон куда больше, чем следовало бы.

Сперва лишился я новгородского имения – предполагалось, его менее жалко. Затем – обоих тверских. Далее дело коснулось дворовых людей в тверских моих домах… а после и самих домов… мне бы, дураку, остановиться, но я пёр напролом, вслух призывая упорхнувшую удачу. Может, было это недостаточно артистично, но для них сойдёт.

Пришёл черёд и ассигнациям, и золотым червонцам. Игра закончилась, когда осталось у меня из дядюшкиного наследства две с половиной тысячи ассигнациями. Как раз хватит, чтобы небольшой домик приобрести, ну и ещё кое-что. Всё, как договаривались.

Публика слишком удивилась бы, прояви я здравомыслие, останови игру. Потому на помощь мне пришёл граф Иван Саввич.

– Пожалуй, довольно, поручик. Этак вы, в запале, панталоны свои просадите, а как же, позвольте спросить, потом на службу государственную явитесь без оных? Так что давайте уж завершим, не дразните свою судьбу. Она такого обращения не любит и карает сурово… в чём вы сами сейчас изволили убедиться. Должен сказать, зря вы так налегали на вино… как в Писании сказано, «не упивайтесь вином, от него распутство». А бумаги на мой выигрыш оформим завтра, положенным чином, пригласим стряпчего. Надеюсь, поручик, вам не надо объяснять, что долг чести превыше долга по закону?