Владимир Васильев - Натиск на Закат

Вторая глава О разборках

Кто-то тяжело сверзился с невидимой в темноте ограды прямо на спину Ильи, присевшего в сторонке от своих товарищей, и смачно ругнулся:

— Mon Dieu! Merde! Qui es-tu?[2]

— Guillaume Gerois. Et qui es-tu?[3] И чё ты делаешь здесь, шпион?

— Moi, je suis Chevalier Hueff. [4]

— Таащ капитан, кажись, мы шпиона словили. Только он по-французски шпарит, — крикнул Илья, затягивая ремень на брюках. — Говорит, что он кавалер Уеф.

— Во, бляха, имена у французиков! — сержант Копылов делано рассмеялся.

— Веди его сюда, — приказал капитан, и когда по неприятному запаху ощутил приближение двух фигур в аспидном ночном мраке, спросил: — Вы что там, оба обосрались от страха?

— Никак нет, таащ капитан. Просто вляпались во что-то, — отозвался Илья.

— Кто ты? — спросил капитан.

Шпион шумно и во гневе выдал тираду на какой-то фене.

— Немцы так не говорят, — прокомментировал Сергей.

Шпион вдруг заговорил по-русски, и хотя звуки его речи показались странными, смысл речений дошёл до разведчиков:

— Здесь любой рус ведает речь англов. Хто вы?

— Мы-то разведчики. Отвечай по-русски, как тебя зовут, и что ты здесь делаешь?

— Энто ты мне сказывай. Ты хто?

— Хер в пальто, — ответил капитан.

— Это моя земля и мой дом, и ежели тебе, Хер Впальто, не ведомо моё имя, известное при дворах королей и князей, то знай: меня зовут Иван Хуев.

— Сбежал, видно, из дурдома, — предположил Сергей.

У капитана возникло, судя по вежливости и вкрадчивости, прорезавшихся в его фразах, иное соображение.

— Веди, Иван, в свой дом. Там при свете побеседуем.

— Ежели вы тати, — с сомнением произнёс Иван, но капитан оборвал его медлительную речь на полуслове.

— Не тати мы! Не бойся.

— Лады. Тогда за мной.

В темноте все, кроме капитана, крепко приложились лбами о притолоку двери. Капитана низкая дверь в родной избе давным-давно приучила наклонять голову. Шевалье Иван громоподобно ревел в соседней пристройке, и слышно было, что он раздавал тумаки налево и направо. И минуты не прошло, как кто-то заявился в избу и зажёг лучину. Следом зашёл шевалье Иван, обряженный в кольчугу, с мечом на поясе.

Глянули разведчики на шевалье, на служку, на худое убранство горницы и друг на друга: то был момент истины. Сержанту поплохело; он тяжело осел на скамью и прислонился к бревёнчатой стене. Илья спросил у шевалье:

— Воды бы?

Шевалье рыкнул на служку, и тот мигом принёс из сеней воды в ковшике.

— Ишь, разленились. Три лета ходил-искал добра и счастья, а в избе ни скоблено, ни мыто, — шевалье Иван уже восседал как хозяин в деревянном кресле за столом. Что-то крикнул на своей фене служкам, а потом заявил: — Малость подождать надобно. Поснедаем и медку выпьем.

— Во что ты нас втравил, капитан? — подал голос сержант.

Даже при свете лучины было заметно, что его лицо посерело и постарело, а вместо вчерашней щетины у Копылова выросла изрядная борода. Все разведчики, как по команде, потрогали свои бороды.

— Стало быть, долго мы у той чертовки гостили, — сокрушённо заметил капитан и сурово глянул на сержанта. — А что, сержант, твоё горе больше моего? Или, вон, того молодца, что по-французски вдруг заговорил? Мы все для наших родных — пропавшие без вести. Рядовой Герой, выясни-ка у хозяина, где мы.

Илья бойко начал беседу, но уже через минуту-другую чесал давно немытый затылок в попытке понять мудрёные плетения словес на языке франков, которым, как оказалось, благородный рыцарь владеет не хуже родного. А родной для него, абодрита, язык словенский, который разумеет добрая половина Европы…

Глядя на сослуживцев, приунывших от парадоксальности ситуации, Сергей решил приободрить их:

— Чего грустите? Мы ж не на том свете. Думайте и молитесь о родных, а здесь и сейчас пора начинать жизнь с чистого листа. Мир не без добрых людей. Так вот, капитан, хоть ты у нас и атеист, но помолись за своих родных. И тебе, поверь, полегчает. Я по старому обряду осеняю себя. Но ныне не грех помолиться вместе. Так повторяйте за мной.

Сергей осенил себя двоеперстием и начал молитву о здравии родителей, кланяясь земно:

Благородный рыцарь, восседающий во главе стола, умилился и растрогался при виде коленопреклонённого старообрядца в замызганной красноармейской форме. В свете лучины, игравшего бликами на сбруе доспехов, его гости заметили скупые слёзы шевалье Ивана. Капитан спросил сочувственно:

— Вижу слёзы, шевалье, на твоих щеках. Мужчины редко плачут. Расскажи нам о твоей беде. Может быть, мы сможем как-то помочь тебе.

— Помолитесь за меня. Предавши дважды моего сюзерена, недолго буду топтать землю.

— Мы сможем защитить тебя от врагов и сюзерена.

Шевалье Иван усмехнулся: он, вероятно, пришёл к определённому мнению о нежданных людях в его доме.

— Вы не воины, а пилигримы из неведомых мне земель. Помолитесь за меня — и на том спасибо.

Подоспели слуги с большим горшком жидкой овсянки, кувшинами с медком, блюдом с копчёностями, расставили глиняные миски и кружки, налили хозяину и гостям. По примеру хозяина гости помолились и приступили к весьма позднему ужину. Медок развязал всем языки, и хозяин, уже благодушно настроенный, возвестил о том, что после трапезы всех ждёт банька.

Пока Сергей, 'святой человек' по определению шевалье, занимал хозяина беседой и дарами, извлечёнными из сидора, то есть, оловянной ложкой и финкой с наборной ручкой, капитан выпытывал у Ильи, что тот узнал о шевалье Иване. Рядовой доложил, что шевалье прославился амурными похождениями в землях франков, и влиятельные особы попросили его сопроводить пилигримов до Святой Земли. Добравшись с паломниками до Константинополя, Иван надолго застрял в стольном граде, где к нему воспылала страстью знатная ромейка. Из Константинополя его сплавили, надо полагать, также из-за амурных дел, в Киев, к Изяславу. Из Киева с дружинниками некоего Харальда добрался до Норвегии. Конунг Харальд Суровый приветил Ивана и пообещал ему богатые уделы. Под уделами тот конунг имел ввиду земли в Англии. Судьба обернулась к норвегам задом. Их разбил король Гарольд. Конунг Харальд погиб, а Ивана приметили на поле боя и пообещали известить короля. Гарольд со своей армией ныне в походе. Будет биться с Вильямом Нормандским. Иван не посмел встать под стяги Гарольда, потому и считает, что предал его дважды. А ещё шевалье сказал, что гложут его большие сомнения насчёт Христа. Предков вспоминал и ихних богов.