Андрей Дашков - Глаз урагана

(Ради мальчика? У Марка была стойкая уверенность в том, что мальчик

САМ О СЕБЕ ПОЗАБОТИТСЯ. «Не путайся под ногами, смешной человечек!..»

Ради себя? От него самого ничего не осталось. Он – призрак, тень…

Да и с КЕМ бороться? С собственным сыном?! Или с неизбежностью перемен – непонятных и неприятных? Марк не хотел такой борьбы.)

Но если не получится слепить новую, спасительную иллюзию, тогда самоубийство – никакой не грех. Ведь он и так уже мертв, и только миллионы красивых или безобразных призраков бродят вокруг него. Они делают красивых или безобразных детей; они наполняют пространство пустой трескотней; они участвуют в безвыигрышной лотерее тщеславия; они лелеют взятую напрокат и пожираемую микробами плоть; они убегают от самих себя или стоят на перроне в ожидании поезда, который не придет никогда…

Он надавал себе пощечин, чтобы не раскиснуть окончательно. Он попытался собрать обломки своей личности, все то, что удалось наскрести в полутемном чулане сознания под тусклеющем лучиком рассудка. Он постарался убедить себя в том, что, может, так оно и лучше – когда нечего терять. Его приперли к стенке, а в таком положении даже паршивая трусливая овца начнет сопротивляться. По идее. На рациональном уровне он зацепился за одну-единственную мысль: если бы его хотели убить, то сделали бы это быстро. Но что, если о нем попросту забыли? Или те, кто засадил его сюда, уже сами мертвы? Что тогда? Тогда больше не будет еды и воды в одноразовой посуде. Тогда он узнает, насколько реальность страшнее самых лучших и натуралистичных рассказов о погребенных заживо…

И кто же виноват в этом? Он сам? Он не помнил, чтобы совершал трагические ошибки или нечто такое, за что следовало наказывать его голодной смертью. И видениями, которые сами по себе были пыткой…

Временами у него мутилось сознание. Из мглы всплывали события, которые происходили в прошлом или только могли бы произойти. Однако едва уловимые искажения придавали им характер изощренного издевательства.

Постепенно в нем зародилась навязчивая мысль: под овечьей шкурой скрывался волк. А как насчет лилипута с ангельским личиком? Его, Марка, угораздило быть отцом… маленького негодяя, которого он постепенно начинал ненавидеть.

Кажется, это и было то, чего добивались тюремщики.

На шестую ночь заключения он услышал слабые звуки, доносившиеся из-за двери. Неужели кто-то пришел, чтобы избавиться от тела и выпустить на свободу полудохлую птичку его души? Но, вероятно, это была просто очередная галлюцинация. Он потерял им счет.

В течение последних пятидесяти часов спонтанно включался внутренний «телевизор» и начинался просмотр случайно подобранных программ. Иногда без звука. Чаще это было черно-белое кино, почти документальное. Дважды – джазовый сейшн в преисподней, когда величайшие грешники решили выступить вместе с благотворительной целью – не дать ему сойти с ума. И он действительно удержался на краю пропасти, в которой заманчиво и головокружительно клокотало варево хаоса. Заманчиво – но лишь со стороны.

Рисунки на стенах тут были ни при чем. Днем он закрывал глаза, чтобы не видеть даже их маленьких фрагментов на краю освещенного пятна. Взгляд невольно увязал, перемещался дальше; мучительно хотелось узнать, что там, в темноте? Чуть расслабишься – и трясина примет тебя. Мозг, сознание – это ведь тоже чья-то еда. Любимая еда.

А когда появляется еда, ОНИ ОЖИВАЮТ…

Сегодня же «фильм» не начинался, зато звук появился и не исчезал. Дробный стук на фоне чего-то слитного и смутно знакомого, но ускользающего. То ли шум крови в голове, то ли шорох прибоя, то ли… Ну конечно! Стук – это шаги, а в паузах звучал орган.

Марку в его полуобморочном состоянии показалось, что этот звук – зов ОТТУДА. Добрый и светлый, как сама церковная тишина. Нежные ангельские пальчики не давали звуку «растаять» в горячей тьме, наполнявшейся возбужденным дыханием и обретенной надеждой.

Почти одновременно он услышал и кое-что другое. Шепот, показавшийся ему очередным наваждением.

«Папа! Папа!» – позвал голос сына из темноты за спиной. Но за спиной находилась стена.

Ему захотелось закрыть руками уши и вытряхнуть из головы этот ноющий голосок, но тот продолжал звучать на пределе слышимости. «И разве погремушка не тарахтит тем громче, чем сильнее встряхиваешь ее?» – подумал он почти весело. Почему бы не повеселиться напоследок, ведь теперь ему ясно, что он окончательно свихнулся. Может ли хоть один безумец похвастаться столь парадоксальной уверенностью?..

Не слезая с кровати, он привалился спиной к стене, ожидая следующего «звукового эффекта» со спокойным интересом человека, изучающего новый галлюциноген. Ему не пришлось ждать долго. Шаги за дверью приближались, а между тем он почувствовал, что стена ЗАШЕВЕЛИЛАСЬ.

Это было что-то новенькое. И голосок звучал настойчивее и чуть громче, хотя все еще был приглушенным. Но не таким, как голоса, доносящиеся из соседней комнаты, пусть даже отделенной толстым слоем бетона или кирпичной кладкой.

От стены отделился кусок покрытия и рассыпался с тихим шорохом. Марк потрогал это место рукой и ощутил слабые толчки. Но не размеренные механические удары, а постепенное вспучивание, похожее на… да, на движения ребенка в материнской утробе.

Марк вытер выступивший на лбу пот (а ведь он пил так мало, что организм был практически обезвожен!) и понял, что на ладони осталась пыль и каменная крошка. Нечто вещественное. То, чего не спишешь на расшатанные нервы и сумерки сознания.

Шаги стихли. Человек остановился за дверью. Он насвистывал какой-то мотивчик и, кажется, выбирал из связки нужный ключ.

«Папа!!!» – в далеком голосе появились нотки отчаяния.

«Слышу, слышу! – подумал он, ощутив внезапную боль в сердце. Сердце реагировало, а спекшиеся мозги – уже нет. – Что тебе надо? Оставь меня в покое, чудовище!..»

И все-таки если ОНИ хотели именно этого, то их можно было поздравить. Наступило полное отчуждение.

…Маленький кусочек отвалился от стены и покатился по линолеуму. Марк решил, что кусок остался под кроватью, и не полез за ним. Вместо этого он нащупал образовавшееся отверстие и сунул туда палец. Но прежде он понял, что из дыры в стене дует.

Это был не просто сквозняк, это было нечто странное. Примерно как нора в небоскребе где-нибудь на сороковом этаже. Глубокая, бездонная нора, из которой доносится запах сырой земли… Только в данном случае все было наоборот. Из отверстия била струя свежего воздуха.

И этот воздух пах морем.

Марк повернулся и приблизил к отверстию лицо. Конечно, там была непроницаемая тьма. Не ожидал же он увидеть морской пейзаж? Но ему показалось… нет, он был УВЕРЕН в том, что соленые брызги обдали его лоб и щеки.