Год совы (СИ) - Ахмелюк Федор

- Что такое? – тихонько спросила она.

- Какое сегодня число, не помнишь?

- Двадцать второе вроде.

- Точно? – Леонид вытащил телефон, удостоверился, что с датой она не ошиблась. – Вот дьявол.

- А что такое?

- Гостей выпроводим и я тебе расскажу. А пока пошли пить пиво.

Так как не все эти люди хорошо знали друг друга, общество после первого же стакана потихоньку развалилось на отдельные группки: Кореец и Ахмелюк, усаженные на диван, как самые высокие, о чем-то тихонько переговаривались, судя по всему, опять о прогнозах погоды, Леонид, держа под столом за руку Юлию, опять принялся донимать Ирину вопросами музыкального характера, а сама же Камелина повернулась к Букареву.

- Мне рассказывали о вас. Или лучше будет «о тебе»?

Судя по лицу Букарева, тот вообще не был особо настроен выстраивать контакт с хозяйкой дома, но все же он ответил:

- Лучше «о тебе».

- Тогда и ко мне так же. Мне Егор о тебе рассказывал много раз… Скажи, это вообще тяжело – так жить?

- Как? – не понял Букарев.

- Ну, под постоянным гнетом людей, которым от тебя непременно требуется соответствие стандартам. Просто конкретно этот вопрос я еще изучала довольно поверхностно. Сама уже хотела попробовать на тебя выйти и расспросить обо всем.

Букарев чувствовал, как напряжение постепенно уходит: Юлия оказалась гораздо тактичнее и обаятельнее, чем он ее себе представлял.

- К этому постепенно и незаметно привыкаешь. И отдаляешься от общества. Я закрыто живу, друзей у меня немного, общаюсь в основном с теми, кто меня принял таким, со всеми моими заморочками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Но это тебе не мешает в жизни?

- Ну, как. – Букарев залпом допил остатки пива в стакане. – Мешает, но не сильно. К зудежу отца я уже привык, а вот с женщинами у меня сложнее. Но, в конце концов, не особо-то это и нужно в жизни, верно? Живут же и без этого.

- Ты пришел с Иришкой. Что вас связывает? Она мне раньше не говорила, что с тобой знакома…

- Мы недавно познакомились. Она сама меня нашла и заинтересовалась этой темой, я рассказал. Теперь вопрос от меня: зачем она настаивает, чтобы я продолжал держаться? Может, меня уже почти сломали и я собирался завтра выкинуть все свои каракули и пойти уже записаться в качалку наконец?

Юлия покачала головой.

- Не делай этого.

- Так я и не говорил, что собираюсь делать – я просто предположил: а вдруг оно так и есть? Вопрос был не о том, сломали меня или не сломали, а о том, зачем это Ирине.

- Она пытается тебя поддержать. Береги ее. Пока ты ее плохо знаешь, но постарайся всеми силами сохранить с ней контакт. Это удивительная женщина, Букарев, помни об этом. И да – она полностью приняла тебя таким, какой ты есть, она никогда не будет от тебя требовать того, что противно твоей природе. Понимаешь, Иришка – личность творческая. Сам знаешь, она певица. И ей тоже не всегда рассказывают, какая она хорошая певица, а она хорошая, а совсем даже наоборот – советуют бросить все это, типа, в нашей глухомани нет никакого смысла заниматься музыкой, а создать уже самую стандартную ячейку общества, родить, обабиться и забросить всякое творчество. И это здесь, в Серых Водах, с нашими свободными нравами. А будь дело в каком-нибудь другом Мухозасиженске, где порядки типичные провинциальные – ее бы уже давно сломали. Вам важно быть с ней вместе в определенном смысле, чтобы поддерживать друг друга.

Камелина налила себе еще пива.

- Будешь? – протянула она Букареву ополовиненную полторашку.

- Да, давай, - вяло согласился он, глядя, как Юлия аккуратно, без пены, наливает ему еще хмельной жидкости. – То есть, я так понял, ты говоришь, что наше с ней общение взаимовыгодно…

- Да, именно так.

- …и она поддерживает меня с расчетом на взаимность поддержки?

- Этого я, если честно, сказать не могу. Если ты не будешь капать ей на мозги, она, конечно, справится и сама. Что бы там феминистки не орали, у женщин выбор все равно намного шире, чем у мужчин.

- Наш разговор может остаться между нами? – спросил Букарев, внимательно глядя на Юлию. Удостоверившись, что Ирина весьма шумно рассказывает Леониду о каком-то предстоящем мероприятии музыкального толка и к ним не прислушивается, он решил пойти в атаку.

- Если ты об этом просишь, то может. Но я хочу тебя сразу предупредить: я не предприму никаких действий, которые могут причинить Иришке какой-то вред, даже самый незначительный, а если ты предпримешь их сам, я причиню вред тебе.

- Действий никто не требует. Речь о чистой информации. Видишь у меня на руке фенечку?

- Вижу. Интересно, кстати, сделана, мне еще не встречались такие, в которых бисер переплели с цветными проводками…

- Это не важно. Так вот. Фенечка – подарок моей подруги. Не девушки, именно подруги. Подруга сейчас далеко, замужем за потенциальным уголовником, который наверняка заставил ее удалить все страницы в соцсетях и запер  на кухне. Даже если бы это было не так, я все равно бы с этой штукой не расставался, это моя единственная память о ней. Меня в гроб с этой фенечкой положат, а друзья проследят, чтобы никто не снял. Ирина сегодня пристала ко мне с этим, и я понял, что не очень-то ей и нравится, что я ношу эту штуку. И ты еще говоришь, что она меня приняла? Как вот мне это воспринимать? Конечно, я ее не сниму, что бы она мне ни сказала, но я просто хочу понять: что мне вообще делать в этой ситуации, как на это мне смотреть?

Юлия тепло улыбнулась.

- Похоже, все серьезнее, чем я ожидала, а, Андрей?

- Не понимаю тебя.

- Зато я понимаю Иришку. Вести себя таким образом ее может заставить только одно чувство. Ревность.

- А, ей хочется личную тряпочку для эмоционального хлама, чтобы тряпочка не думала о существовании других женщин. Даже если они за тридевять земель заперты своим нацболом на кухне.

- Какая тряпочка? Какой хлам? Что ты вообще несешь? – Камелина покраснела. – Зачем ты так с ней? Она не хочет ничего плохого.

- Ну, собственно, я того и ожидал, глупо говорить о френдзоне с теми, кто никогда туда не попадает.

- Ты знаком с Сотовкиным? – неожиданно спросила Юлия.

- Да. В армии служили.

- Так вот. Этот ваш Макс не так давно сунул меня даже не в френдзону, а я вообще не знаю, как это называть. Это больно и обидно. Конечно, тут есть одна вещь, один факт о нем, который я не могу тебе раскрыть, но от этого еще обиднее. Я подпустила его к себе ближе, чем кого-либо подпускала до этого, а он с издевательским видом заявил, что ему это не нужно и неинтересно. Чтобы отмазаться – сочинил такую захватывающую историю, какую можно голливудским сценаристам продать за очень большие бабки. Причем заявил тогда, когда я объяснила открытым текстом, а намеки я делала ему уже давно, мог бы и сообразить, почему я себя так странно с ним веду.

- Киса ничего не понимает в женщинах, и ничего бы он не сообразил. Ему нужно всегда все говорить сразу и прямо.

- Сейчас мне это уже не интересно, я видеть его не хочу. Но факт остается фактом: френдзона у меня в жизни была, короткая и очень болезненная, и даже, я тебе скажу больше – не одна. Раньше было не так жестко, не так больно, но тоже мало приятного. Я такого не приемлю, а если так себя ведут мои подруги или сестры – не поддерживаю. Но, знаешь, Иришка и без этих моих предупреждений так никогда не поступала. Ни разу. А теперь вернемся к нашим фенечкам: да, ей не нравится, что ты носишь подарок от посторонней женщины, да еще и в гроб с ним лечь намерен. Почему ей это не нравится – догадайся сам, первую твою версию я уже опровергла, прорабатывай другие.

- Но это ты, хорошо, положим, ты не ставишь капканы на баранов, как в одной известной песне, а это она! Если считаешь, что в френдзоне нет ревности – сильно ошибаешься, таких тряпочек еще больше берегут.

- Ты хорошо разбираешься в френдзоне, а я хорошо разбираюсь в характере своей сестры. Это НЕ ее. Она так не поступает, поверь мне.