Ольга Ильина - Особенные. Элька

Вот только я свой новый день встретила громким воплем, который услышала, наверное, вся больница. На моем одеяле, прямо перед лицом сидела огромная, нет громаднейшая крыса. Жуткая, серо-бурая, с глазами бусинками.

Я замолчала, икнула и поняла, что могу подрабатывать сиреной на скорой. Как думаете? Дело прибыльное?

Сбежалось полбольницы и даже местный санитар, дядя Дима, почему-то с уткой, не, не той. Настоящей. Жареной и вкусно пахнущей. А уж когда моя крыса чихнула и выплюнула:

— Дура.

Я решила, сплю. Или к глюкам еще один добавился. Одним больше, одним меньше, какая, в сущности, разница? Да. Надо, на всякий случай выяснить, где же находится в нашем городе знаменитый желтый дом. Палату что ли себе застолбить, на будущее?

Вы когда-нибудь пробовали на костылях ходить? И не пробуйте. Здоровому человеку это вообще противопоказано, что уж говорить о больном. Во-первых, я никак не могла их пристроить себе подмышку, во-вторых, себя треногой почувствовала, такой знаете, на которую фотоаппарат ставят. А уж когда моя нога, то есть костыля, костыль, в туалете застрял. Не, не там, где вы подумали, у двери. Я в здоровую щель угодила. Вот тут на ум пришла сказка о репке. Жаль дедки, бабки, внучки и Жучки поблизости не наблюдалось. Зато мышь, то есть крыс имеется. Я его так и зову Крыс, а он обижается и не хочет разговаривать. Видите ли, я ему имя должна дать. И чем Крыс не угодил. Ну не Бароном же его называть. Какой из него Барон?

— Может, Баран.

— Сама ты овца, — разозлился крыс и забрался на подоконник.

Я примостилась рядом и загрустила. После четырех дней в реанимации и одной остановки сердца я резко пошла на поправку. Подозреваю, что все же это благодаря моему Крысу — хранителю. Необычных происшествий вокруг больше не происходило, странные тени не появлялись, а Маринка и впрямь поправилась. Ее выписали за день до моего перевода в палату. Я, конечно, очень рада за нее, но хотелось бы все-таки понять. Что же тогда такого произошло, что я чуть не умерла, а она выздоровела?

— Слышь, Крыс, может я целитель? — в очередной раз с надеждой спросила я. Мне не ответили. И я бы даже смирилась и убедила себя, что крыс вполне себе обычный и никак не может говорить, но каждое утро этот паршивец убеждал в обратном. Подкрадывался к самому уху и кричал во все горло:

— Имя, имя назови.

Пару раз я так с кровати сверзилась. Сомнительная, скажу я вам, радость. Василий Петрович обещал нас выписать к концу недели. Меня и крыса, то есть. Ему очень понравился мой новый питомец, а вот родители были не в восторге. Особенно мама. Все переживала, что наша черная кошка Багира им закусит. Но крыс заверил, что так просто врагу не сдастся. Ну, ну. Поживем — увидим. Впрочем, это его проблемы. А у меня своих хватало. Например, на фоне последних событий я фобией заразилась. Боюсь, что кто-нибудь меня коснется, и я опять окажусь в реанимации. Поделилась опасениями с Крысом, он как всегда ничего не объяснил, но тонко намекнул прикупить пару перчаток или пару кофт с длинным рукавом. Жесть.

— Бонифаций? Боня? Нет? Ты хоть скажи, я в правильном направлении мыслю? Имя русское или как?

— Дура ты, Элька, — плюнул крыс, — Ты мое имя и так знаешь.

— Если бы знала, сказала бы.

Все. Замолчал, надулся. И я надулась. Устала я уже от больницы, от уколов, от таблеток, от своего врача «ангела» и от крыса тоже устала.

— Может, мне тебя здесь оставить?

— Я тебе оставлю полоумная. Я твой хранитель.

— Да не нужен ты мне.

— Ага, не нужен, как же. Стоит мне уйти, как тебя съедят целиком и косточек не оставят.

— Да кто съест-то?

— Имя назовешь, скажу, — завел старую песню грызун. А я простонала. И что у меня за жизнь-то такая?

Я вернулась в палату, точнее доковыляла. Крыс примостился на плече, цепляясь за ворот майки. И тут нас ждал неожиданный сюрприз.

— Ромка?

Я сощурилась от его яркой бирюзовой ауры. И не синяя, и не зеленая, что-то среднее. Да, никуда мой дар не делся, усилился даже. Я теперь без подсказок могла понять настроение объекта по его ауре. Вот Ромка был взволнован и воодушевлен.

— Эль, я рад тебя видеть. Ты даже не представляешь. — он было кинулся ко мне, но я вовремя выставила руку. Обнимашки для меня чреваты. А у него в ауре черные дыры просвечивают. Это не болезнь, скорее что-то в душе. Может, чувство вины гложет?

— Ты как сюда прошел?

— Обманом. Я уже так давно к тебе рвусь, но никого не пускают, кроме родственников.

— А чего рвешься-то? — спросила я и с трудом уселась на кровать. Не привыкла я еще к костылям этим. Он снова рвался помочь, а я костылем ему путь преградила и протянула:

— Сама, — фух, вроде уселась.

— Как чего? Поговорить о нас.

— О нас? — не поняла я, — так ты же с Женькой.

— Да на кой она мне сдалась? Я тебя люблю. Я же с ней просто так. Тебя позлить хотел, неужели не поняла?

— Меня позлить, значит, — хмыкнула я. Ну и парни пошли. Меня он позлить хотел. А то, что у Женьки любовь, что нити черные в ауре все прибывают и прибывают — это ничего. Это так и надо, — Знаешь что, Ромка. Не ходи сюда больше. Ни сейчас, ни потом. Женька мне сестра. Я ее люблю. А ты… никто. Просто парень, который когда-то провожал меня из школы домой. Иди Ром.

— Ты злишься, понимаю. Но я докажу, я тебе докажу, что у меня серьезно все, что кроме тебя мне никто не нужен. Ты увидишь.

— Да не надо мне доказательств, — сказала я, но парень меня словно и не слышал. Он уже строил планы, витал где-то и искренне верил, что это просто мой каприз.

— Ром.

— Нет, не говори ничего. Я знаю, я дурак, идиот. Я тебя подвел. И с сестрой твоей вообще связываться не должен был. Но мне было так плохо, Эль. Так плохо без тебя.

— Хм, значит, это я виновата, что ты с моей сестрой спутался? — попыталась проследить за ходом его «мужской», не доступной моему пониманию, логики.

— Нет, Эль. Ты не слушаешь. Я тебя люблю. Люблю, понимаешь?

Да понимаю, только что мне с твоей любви? Если в душе кто-то другой живет. А я даже имени его не знаю, и не знаю, достоин ли он моей любви. А то, может, такой же, как Ромка. И не друг, и не брат, и не парень, а так, непонятно что.

— Ром, у меня уколы скоро. Ты иди. Иди пока. Мы потом с тобой поговорим.

— Обещаешь? — с надеждой спросил он.

— Обещаю, обещаю.

— До чего же приставучие парни пошли, — хмыкнул Крыс, когда Ромка, наконец, ушел и то не сам. Просто часы посещений закончились.

— И не говори, — согласилась я, уложила забинтованную ногу на кровать и взяла из тумбочки альбом для рисования.

Мне хотелось поскорее закончить один из своих набросков. За две недели у меня в альбоме ожило довольно много персонажей. Здесь был и Василий Петрович, и заведующая, Альбина Николаевна, и мои уже выписавшиеся соседки и даже крыс. И каждого я изображала именно таким, как видела. Василия Петровича с крыльями, моих соседок с аурами и нашу заведующую без ауры, но с очень выразительными глазами. Крыс, когда увидел, назвал их глазами ведьмы, и я была с ним согласна. А еще я нарисовала теней. Но то, как я их рисовала, было странно. Бывает так, что словно не сам пишешь, словно рука вырисовывает линии, выводит штрихи, а тебя словно и нет. И успокоиться не можешь, пока не закончишь. До больницы, я только слышала о таком, но на себе никогда не испытывала, до этого момента.