Ольга Ильина - Особенные. Элька

— До чего же приставучие парни пошли, — хмыкнул Крыс, когда Ромка, наконец, ушел и то не сам. Просто часы посещений закончились.

— И не говори, — согласилась я, уложила забинтованную ногу на кровать и взяла из тумбочки альбом для рисования.

Мне хотелось поскорее закончить один из своих набросков. За две недели у меня в альбоме ожило довольно много персонажей. Здесь был и Василий Петрович, и заведующая, Альбина Николаевна, и мои уже выписавшиеся соседки и даже крыс. И каждого я изображала именно таким, как видела. Василия Петровича с крыльями, моих соседок с аурами и нашу заведующую без ауры, но с очень выразительными глазами. Крыс, когда увидел, назвал их глазами ведьмы, и я была с ним согласна. А еще я нарисовала теней. Но то, как я их рисовала, было странно. Бывает так, что словно не сам пишешь, словно рука вырисовывает линии, выводит штрихи, а тебя словно и нет. И успокоиться не можешь, пока не закончишь. До больницы, я только слышала о таком, но на себе никогда не испытывала, до этого момента.

Как и с тенями, я уже пару дней рисовала одну картину, захватившую всю меня. Сегодня хотелось закончить лицо девушки. А когда закончила, отложила карандаш и вгляделась в свое творение. Испугалась не на шутку. Потому что на картине было что-то непонятное. Стена из кирпича, красная, холодная. И я. В той самой одежде, в которой отправилась в клуб. Я ощущаю холод стены спиной, шершавые камни и в голове все путается. Меня обнимает парень. Он стоит ко мне лицом, но на картине спиной. Непозволительно близко. Целует шею, отодвигает рукой лямку платья. И кажется, что это просто флирт, заигрывание. Вот только на моем лице отчетливо читается испуг, и даже страх. Когда я увидела картину, давление подскочило. Я словно стояла на пороге чего-то важного, чего-то, что память спрятала и никак не хотела показывать. Чего-то. Но тут взбесился Крыс. Укусил меня за плечо.

— Эй, ты ополоумел?

— Не лезь в это, Элька, — грозно пропищал Крыс, не думала, что они так умеют. Забавно и в то же время очень настораживающее.

— Да во что не лезть-то?

— Во все.

Я ожидала продолжения темы, но зря. Крыс ушел в глухую несознанку и все мои вопросы игнорировал.

— Нет, ты не крыс, ты… ты. свинья ты.

Я обиделась. И что за хранитель мне попался? Никакой пользы. Лишь только жрет, пищит и кусается.

Ура! Меня выписали. Наконец-то. Спасибо всем, вы чудесные, замечательные, Василий Петрович просто супер, но… век бы вас не видеть. Болеть, скажу я вам, очень хреново. Меня провожали всем отделением. И не понятно, кто больше счастлив был, я или они. Эх, успела же всех достать. Но ведь не хотела совсем. Честно-честно.

Погода на улице радовала глаз. Восхитительная, солнечная и небо голубое, и травка все еще зеленая, и деревья замечательные, уже примерившие осенние цвета. А потом по глазам ударил отсвет ауры прохожего, и я поспешила нацепить солнечные очки. Нет, надо что-нибудь с этим делать. А то я в скором времени либо ослепну, либо стану одной из тех странных, угрюмых блаженных, что хватают прохожих за руки и внимают о конце света. Есть у нас в районе одна такая. Блаженная. У нее фишка голубей кормить. Вы помните фильм «Один дома-2»? Вот там была в парке такая тетенька, которую голуби облепляли. А меня тогда больше ее одежда интересовала и загаженный этими голубями парк. Нет, я ничего против старушек и голубей не имею, но сама такой становиться не хочу.

После почти двух месяцев в больнице, я радовалась всему. Даже папина старенькая лада-калина уже не так раздражала и родной город казался совсем другим, не тем, что прежде. Я словно в первый раз смотрела на дома, улицы, прохожих. Впрочем, для меня так и было. Все как в первый раз. Потому что такого буйства и переплетения красок никогда не видела. А еще я заметила, что похожие ауры цепляются друг за друга. Люди проходят мимо, спешат каждый по своим делам, но даже не замечают, что сейчас, быть может, вон тот дядечка почти столкнулся со своей второй половинкой, и даже не понял этого, а вон та красотка, на высоком каблуке, совсем не подходящего себе спутника выбрала. Она розовая, а он фиолетовый, отдающий в черноту. Ей бы больше вон тот парнишка на роликах подошел или кто-то другой. Забавно все это. Я словно на картину сейчас смотрела, причудливое творение природы. И любовалась ее несовершенным совершенством. Но в этой картине были свои серые пятна. Люди. Как Маринка, с серой, землистой аурой и те, кто ее совсем не имел.

Мы остановились на светофоре. А я не могла оторвать глаз от мужчины без ауры. Он никуда не шел, точнее, стоял и ждал, когда же с его стороны перехода загорится зеленый. И было в нем что-то странное, несвойственное людям. Звериная грация какая-то. С виду обычный мужчина, а черты лица словно размыты. Или они настолько обычны, что проходишь мимо и не запоминаешь его. А глаза немного звериные. В них живет хищник. Интересно, какой?

Я не сразу сообразила, что он меня заметил, и мой интерес заметил. И так же как и я, он разглядывал сейчас меня. Испугалась, отстранилась от окна и поняла. Нельзя всем и каждому демонстрировать свой… дар. Хотя для меня это было больше на проклятье похоже. Нельзя привлекать внимание. Потому что эти без ауры совсем не люди. Кто они, я не знала. И не хотела выяснять. Потому что все это чревато и не только очередной проверкой крепости моего рассудка, но и потерей жизни, которая, дорога мне, пусть даже в последнее время я постоянно демонстрирую, что это не так.

В этой своей странной поездке домой я решила: Ухожу в подполье. Буду учиться притворяться, что я такая как все, пока сама не начну в это верить. Ну, и заодно постараюсь выяснить, как умудрилась получить этот дар-проклятье и, по возможности, избавиться от этого. Что тут говорить? Мне нравилось быть нормальной. А сейчас я фрик, пока только для себя самой, но не хотелось бы стать изгоем для целого мира.

Мы жили в центре города, в самом обычном девятиэтажном, кирпичном доме, на четвертом этаже. Квартира была довольно просторная, по сегодняшним меркам, трехкомнатная. В нашем доме не было домофона, зато был настоящий цербер, тетя Нина. Она знала все и про всех, вечно была начеку, и мимо нее не то что человек, мышь не проскочит. Но сегодня меня удивило вовсе не это. А то, что тетя Нина тоже не имела ауры.

— Ну, здравствуй, пропащая душа, — улыбнулась она, и показалась мне значительно моложе своих шестидесяти, словно на ней идеальная маска, морок, как в сказках, а на самом деле она не такая. Совсем не такая. И, глядя на нее, я видела это странное несоответствие.

— И не говорите, — проговорил папа.