Денис Юрин - Время мушкетов

Исполнить предназначение миссионера оказалось намного труднее, чем пройти путь наемного убийцы, бедного студента, короля и шарлатана. Все они действовали на свой страх и риск, могли принимать решения и распоряжаться своими жизнями, как захотят, выстраивая то ровные, то корявые линии судьбы. Священник же не имеет собственной воли, не может действовать по собственному усмотрению, а должен подчиняться догмам Небес и неоспоримым приказам более высоких духовных лиц. Нарушить приказ означало не просто проявить своеволие, а отречься от сана и выйти из рамок роли. Именно распоряжение верхов Индорианской Церкви и послужило причиной того, что слывший когда-то легендой отец Патриун бездействовал и очень скучал в течение последних тридцати лет.

Тонкая, трясущаяся рука старика легла на помятый лист, извлеченный из конверта с сургучовой печатью. К этой бумаге, приказу, выученному уже наизусть, у настоятеля было двоякое отношение: с одной стороны, он ждал ее в течение долгих лет, с другой – не мог понять, что понадобилось филанийскому королю и главе Индорианской Церкви от одряхлевшей развалины, в которую его превратили годы забвения. В нелогичном повелении сильных мира сего определенно крылся подвох, однако у бывшего когда-то давно миссионером монаха не хватало ни ума, ни жизненного опыта, чтобы просчитать в чем.

Его снова поставили на шахматную доску политики и приказали сделать ход. Отказаться он не мог, так как пешки не рассуждают; действовать же вслепую – означало погибель. Всесильный дракон, заключенный в темницу человеческого тела, так втянулся в игру в отца Патриуна, что в случае проигрыша перестал бы себя уважать, а самоуважение и честь для него значили много, гораздо больше, чем люди обычно вкладывают в эти слова…

Рука настоятеля позволила пламени свечи уничтожить приказ. Глаза старца закрылись, и он мысленно стал проигрывать свою роль с самого начала, с самого первого акта, воссоздавая в памяти основные картины былых дней.

Дракон не знал, каким был преподобный отец Патриун до сорока лет, до первой экспедиции филанийских миссионеров на правобережье Удмиры. Он принял его обличье при защите замка Лотар, после того, как доблестный воитель Небес был растерзан и сброшен со стен богомерзкими чудищами. Злые языки нашептывали, что в юности Патриун был пиратом, грозою южных морей, однако этот штрих не укладывался в общую композицию воссоздаваемого образа, и дракон решил его опустить. Кто из людей не грешит, тем более в юности, когда кровь бурлит в жилах?

После успешной защиты замка Лотар остатки первой экспедиции, так и не ступив на правый берег Удмиры, вернулись в Альмиру, столицу Филании. Не удостоив отца Патриуна награды, кроме словесной похвалы, Церковь отправила боевого священника обратно – покорять дремучие леса и живущих в них дикарей. Второй миссионерский корпус удачно переправился на правобережье и даже основал несколько небольших фортов. Однако своенравные урвасы, маковы и далеры не хотели отрекаться от прежних богов и принимать Индорианскую веру. «Слово» не помогало, миссионеры взялись за «дело», но их попытка обращать мечом привела лишь к долгой, затянувшейся на семь лет войне. Солдаты погибали, на смену им приходили новые; всего на пятом году жизни в лесах отец Патриун уже сбился со счету, сколько раз к ним подходило подкрепление, но точно знал, что остался единственным из основателей поселений, из тех, кто был на правобережье с самого первого дня. Устав от бессмысленных стычек, миссионеры заключили с племенами перемирие, которое довольно быстро переросло в крепкий мир.

Шесть лет благоденствия, прекрасные шесть лет, когда солдаты не надевали кольчуг и носили мечи лишь для защиты от диких зверей. В те беззаботные годы дикари появлялись за стенами фортов так же часто, как филанийцы в их поселениях. Две совершенно разные культуры мирно жили бок о бок, никто никому не мешал. Сначала общие будни, затем общие праздники и семьи, освоение правого берега пошло именно тем самым путем, которым и должно было идти. Однако такой подход к делу почему-то не понравился кому-то в Альмире. Присланные на смену «утратившим воинский дух» войскам отряды хотели покорять, а не осваивать территории. Новые командиры и духовные наставники вели себя жестко как по отношению к племенам, так и к тем «слюнтяям», кто проникся симпатией к «грязным дикарям». Они презирали отца Патриуна, но в то же время вынуждены были скрывать свои чувства. Даже высшие саны Церкви не осмелились отозвать старейшего миссионера. Покорителям нужны были его опыт, знание местности и языков населявших правый берег племен. Хоть отношения быстро испортились, но несколько лет сторонам конфликта удавалось обходиться без кровопролития, потом началась война, окончившаяся полным уничтожением филанийского корпуса.

Священник очнулся лишь на третий день после удара дубиной по затылку, очнулся в грязном, пропахшем запахом гнили и пота лазарете форта Авиота. Проведший две бессонные ночи возле его кровати десятник Мал поведал, что священника, как и остальных выживших, спасла патрульная шхуна пограничного форта. Неизвестно, что урвасы хотели сотворить с бесчувственным телом Патриуна, какой лютой смертью казнить, но они выволокли его на берег и, разведя костер, стали вбивать в землю колья. Однако залп четырех шестнадцатидюймовых кулеврин поверг палачей в такую панику, что они бросили тело на берегу и скрылись в лесу.

Через пару недель, с трудом сумев выбраться целым и невредимым из волосатых лапищ полевых эскулапов, отец Патриун направился в Альмиру. Он не тешил себя надеждой, он был абсолютно уверен, что его снова отправят на правобережье и дадут завершить начатое. Назначение настоятелем удаленного монастыря Деншон стало для миссионера полной неожиданностью. Его списали со счетов и отправили на заслуженный, но нежеланный отдых; о нем забыли на долгих тридцать лет, причем отправили в самую убогую глушь, чтобы именитый ветеран не мозолил глаза.

Проводя остаток жизни за стенами ставшей темницей обители, дракон наблюдал, как менялся мир, как люди совершенствовали орудия убийства и выдумывали новые приспособления. За сорок пять лет, проведенных на периферии цивилизации, изменилось многое: на смену катапультам с баллистами пришли орудия; мечи стали легче и тоньше, а боевые топоры с булавами отправились на переплавку. С луками сейчас ходили только охотники, а грозные арбалеты перешли на вооружение сельского ополчения. Поменялась одежда и мода, дома возводили из более прочных материалов, но люди остались людьми, а следовательно, не перестали строить козни да плести паутину интриг.