Поднятые до абсолюта (СИ) - Денисова Ольга

Инда Хладан наблюдал за Йокой из зарослей прошлогоднего иван-чая на пригорке. Парень подставлялся под молнии, столь опасные для человека на открытом пространстве, и не ведал страха. Наблюдал и, казалось, чувствовал, как энергия грозы собирается у того внутри, словно энергия чудотворов на мощных аккумуляторных подстанциях. Бесконечная емкость? Возможно ли? Несмотря на слова Вотана — нет, наверное невозможно. Инда не верил в бесконечность и абсолют. Наука не знает абсолюта, она оперирует этим понятием как умозрительным предметом. В науке абсолют не только недостижим, — недостижимо даже то, что человек мог бы приравнять к нему с определенной погрешностью.

И вместе с тем Инда кожей ощущал: если мальчик впитает энергию молнии, если пропустит ее через свое тело, ему хватит сил на прорыв границы миров. Возможно, он сделает это ценой собственной жизни. Какой инстинкт заложили в это тело, если оно так упорно стремится к достижению недостижимого? Так бабочка летит на огонек свечи.

Надо почитать, что за опыты проводят в Исиде, выбрасывая энергию в Исподний мир. Инда усмехнулся про себя: вы, господа мрачуны, хотели создать гомункула, чтобы уничтожить власть чудотворов? Не выйдет! Он послужит лишь укреплению их власти. Если гомункул создан, то вовсе необязательно его убивать, гораздо лучше использовать. Испокон веков чудотворы побеждали именно потому, что не уничтожали враждебное, а обращали себе на пользу. И недаром они держат на заметке мальчиков-мрачунов, родившихся в апреле 413 года.

Вместо прорыва границы миров созданный мрачунами гомункул может выбрасывать в Исподний мир энергию, сравнимую с энергией сотен и тысяч мрачунов. Так молния соединяет небо и землю всего на миг, но этого мига хватает, чтобы уравновесить энергии, накопленные и землей, и небом.

В голове Инды зрел план: к осени поселить мальчишку Йелена где-нибудь на границе Обитаемого мира, время от времени выводить за пределы свода… Нужен расчет, стоит ли игра свеч. Нужен наставник: честный, преданный чудотворам мрачун, который обучит парня контролю над собой. Мальчик хочет быть путешественником? Да пожалуйста! Уютная лаборатория, уединенное место, хорошие учителя, воспитатели, ученые… И извержения вулканов, землетрясения, ураганы, цунами… Громы и молнии…

Струи дождя просочились через плотную ткань куртки, бежали по щекам, и Инда время от времени вытирал лицо рукавом, как «дворник» вытирает лобовое стекло авто. На пригорке было относительно сухо — вода скатывалась вниз, — но идти до Тайничной башни предстояло по колено в грязи. Туча, которую впустили под свод, разбросала свою основную — разрушительную — силу на Буйном поле и на поля с хлебом польется тихим живительным дождем.

В Хстов Зимич въехал на бричке — через Восточные ворота. Отец давал ему коня, но конь — вообще-то тихий и покладистый — неожиданно отказался нести Зимича, испугался чего-то, забился, заржал, а когда тот запрыгнул-таки к нему на спину, понес, не разбирая дороги, сиганул через ограду, споткнулся и едва не переломал ноги. Зимич вылетел из седла через голову коня и не свернул шею только потому, что завяз в снегу.

Отец испугался. Сначала того, что Зимич убился. А после — потому что думал о змее. И даже велел привести битюга, чтобы проверить свою догадку, — и догадка блестяще подтвердилась. Пожалуй, только тут он окончательно поверил в серьезность положения.

Зимич отказывался от брички, но отец уперся: род Огненной Лисицы еще не настолько оскудел, чтобы его отпрыск ходил пешком по зимним дорогам. Он написал три рекомендательных письма своим старым товарищам, но почему-то ценность этих писем показалась Зимичу сомнительной. Впервые в жизни ему стало жаль отца: никому не нужный старик, продолжающий верить в свои несуществующие связи, в собственную значимость и возможность устроить судьбу сына. Впрочем, денег, что он дал, хватило бы и на приличную комнату, и на добротную еду — как минимум до весны.

И только перед самым отъездом Зимича, прощаясь в кабинете, отец спросил:

— Послушай, ты что, в самом деле вышел против змея один на один?

Он не спросил, как Зимичу удалось змея победить. Соблазн расписать собственную отвагу и благородство был велик, и отца бы такой рассказ порадовал, нет сомнений.

— Так случилось, — ответил Зимич. — Больше никого рядом не было.

Отец кивнул, но ничего не сказал и расспрашивать более не стал.

Вместо старого кучера, который всегда отвозил Зимича в университет после каникул, бричкой правил его внук — пацаненок лет десяти.

— А дед твой где? — спросил Зимич, когда бричка вышла на наезженный тракт и кобылка пошла вперед веселой ровной рысью.

— Деда в мнихи подался.

— Куда? — переспросил Зимич.

— В мнихи. Ты что, из лесу, что ли? — Пацан почему-то не чувствовал к сыну хозяев никакого уважения — держал за своего.

— Я из Лесу. Так кто ж такие мнихи?

— Ну, это те, кто помогает чудотворам бороться со Злом.

— Да дед же твой старый уже! Куда ему со Злом-то бороться? Он и саблю-то не поднимет.

— Мнихи ни с кем не сражаются. — Пацан оглянулся и посмотрел на Зимича гордо, если не сказать — высокомерно. — Мнихи борются со Злом в самих себе: не едят, не пьют, не спят — только смотрят на чудотворов и шепчут им всякие слова.

— Какие слова? — Зимич поперхнулся.

— Ну, всякие. Просят там о разном… Чтобы конец света не наступил. Еще о нас просят — дед поэтому в мнихи и пошел. Говорят, если чудотворов хорошо просить, то они всем хорошую жизнь могут сделать. Даже покойников оживлять могут.

— Так уж и могут?

— Я сам видел! Мы на Медовый гул в городе были, там Надзирающий самолично покойника оживил. И еще слепой видеть начал, когда все стали чудотворов просить… Дед тогда в мнихи и записался.

— И чудотворов ты видел? — Зимич, конечно, не поверил ни в оживление покойника, ни в прозрение слепца, однако в правдивости мальчишки не усомнился.

— Ты что! Их только Надзирающие видят! Чудотворы — они же на небе!

— А если я тебе скажу, что видел чудотвора?

— Да ты врешь! — мальчишка рассмеялся. — Ты же не Надзирающий!

— Он положил на ладошку камень, и камень начал светиться, словно солнце.