Любовь Романова - Люди крыш

- Когда они придут в себя? – Спросил над ухом писклявый, тем не менее, принадлежавший мужчине, голос.

- Часов пятнадцать у вас есть. Не волнуйтесь, - Спокойно ответила Владлена.

Женя попыталась лечь поудобнее, но не смогла даже шевельнуться. Тело ныло, точно у нее начинался грипп. «Что со мной? - испугалась она. Я заболела? Или отравилась?» В памяти возникло неприятное слово «интоксикация».

- Старший Сын Крысоматери очень благодарен Вам за помощь. Он просил передать, что готов расплатиться по счету в любой момент, - Продолжил Писклявый.

- Не сомневаюсь. После Чемпионата мы обязательно обсудим с ним мою цену…

Поверить в услышанное было просто не возможно. Владлена оказалась предателем. Но почему? Неужели, из-за денег? Происходящее выглядело настолько диким, что Женя не почувствовала ни страха, ни злобы. Только усталость и желание снова уснуть. Может, это обыкновенный кошмар, вызванный алкогольной итносека… итансика… Черт с ним! Отравлением шампанским.

Чьи-то руки подхватили Женю и перекинули через плечо. Сделав отчаянное усилие, она приподняла голову. Рядом стоял орг. Убийца повернул к пленнице безглазую маску и сразу пропал в рое мошкары, крутившейся у Женьки перед глазами.

В следующий раз сознание ненадолго вернулось, когда ее куда-то везли в легковом автомобиле. Она разглядела спинки серых кожаных кресел и чей-то бритый затылок со знакомой татуировкой – эмблемой Людей Нор. Рядом, привалившись к Жениному плечу, дремал Тим. Если это кошмар, то какой-то слишком настоящий, подумала она и снова погрузилась в сон.

Третье пробуждение оказалось хуже двух предыдущих, потому что самым сильным ощущением нахлынувшей реальности стали рвотные позывы. Содержимое желудка настойчиво просилось наружу.

- Таз подставь, болван! – Визгливо заорал кто-то рядом. – Она сейчас весь пол изгадит.

Ее грубо схватили за плечи, наклонили над белым эмалированным тазом, и порция мерзкой кислятины немедленно покинула внутренности. После третьего приступа стало легче. Женя наконец-то смогла оглядеться. Она находилась в большой комнате, заставленной по периметру клетками с серыми и белыми крысами, красноглазыми кроликами и пятнистыми морскими свинками. Грызуны наполняли помещение постоянным шорохом и попискиванием. А еще они пахли. Так сильно, что Женя снова испытала желание обнять эмалированный таз.

В центре комнаты стоял длинный стол. Насколько можно было разглядеть, сидя в низком кресле, на нем теснились стеклянные пробирки, трубки, микроскопы, пузырьки, колбы и многое другое, чему в Жениной памяти не нашлось названия. Все это вместе со светло-зелеными стенами и лампами дневного света подсказывало, что друзей привезли в научную лабораторию.

Мучаясь от слабости и головной боли, Женя поискала глазами Тима. Он лежал на покрытой клеенкой кушетке. Кажется, без сознания. Его руки были пристегнуты к койке широкими кожаными ремнями.

Женя опустила глаза и поняла, что и сама находится не в лучшем положении. В отличие от Сына Лунной Кошки она не лежала, а сидела в кресле с жесткой спинкой и металлическими подлокотниками. Ее запястья и щиколотки охватывали ремни.

- Чего стоишь? Унеси это! Живо! – В поле зрения появился полный мужчина в голубом халате. Он напомнил Женя пятилетнего карапуза с вычурным именем Платон, жившего в соседнем подъезде. Стоило кому-нибудь во дворе задеть его, как Платон открывал свой не маленький рот и издавал звук, напоминающий вой пожарной сирены. Рядом тут же появлялась дородная маман, чтобы наказать обидчиков сына. Женя пару раз ловила себя на детском желании украдкой дать пинка маленькому нытику. – Можно быстрее? Я не хочу это нюхать!

Перед Женей возник широкоплечий крысюк в малиновых штанах. Она сразу его узнала. Это был Гоблин, вполне бодрый и здоровый. Громила злобно сверкнул крошечными глазками, подхватил таз и скрылся за белой дверью лаборатории.

- Пришла в себя? Вот и отлично! Хоть будет с кем поговорить! – Совсем другим тоном продолжила взрослая версия Платона. – Сейчас сделаем укольчик и пообщаемся. Где тут у нас плечико?

Тонкая игла выпустила маленький фонтанчик зеленоватой жидкости и вошла в обнаженную руку. Женя не почувствовала боли - ее заслонило другое, более сильное ощущение – непоправимости случившегося.

Продолжение следует...