Питер Страуб - Парящий дракон. Том 2

Табби вспомнил Беркли Вудхауз, которая колола лед о раковину в кухне "Четырех Очагов"; мальчик покрепче обхватил колени руками и затих.

– Ричард?

– Да?

– Мы правда останемся здесь на какое-то время?

– Да.

– Все вместе?

– Все вместе.

– Знаешь, а мне никуда и не хочется сейчас идти.

– Я понимаю. Мы все чувствуем это, Табби.

– Думаешь, этот полицейский Бобо действительно видел зверя с человеческим лицом?

Ричард откинулся на спинку стула.

– Мы можем провести весь остаток жизни, обсуждая происшедшее на Кенделл-Пойнт. Сейчас еще рано, Табби.

Я даже не знаю, что и подумать.

Грем пришел из кухни с тремя стаканами, наполненными льдом и светлой жидкостью.

– Да, Табби, пожалуй, и вправду рановато. Я долил в твой стакан немного воды.

Он поставил стаканы на столик.

– Я сейчас вернусь. Пока я смелый, я должен сделать кое-что еще.

Табби глотнул джин и скривился.

– Ричард, тебе это правда нравится?

– Отличный джин.

На лестнице раздавались медленные шаги Грема.

– Куда он пошел?

– Спросим, когда он вернется.

– Я думаю, что никогда не смогу оставить Пэтси, – сказал мальчик.

– Да, а я, по-моему, никогда не смогу подняться с этого кресла.

Грем спустился по лестнице, неся в руках довольно толстую стопку исписанной бумаги высотой дюймов в восемь.

Через несколько мгновений Табби и Ричард увидели, как он бросил все эти листы в высокое пластиковое мусорное ведро.

На лице Грема читалось облегчение, когда он уселся за стол и отпил из стакана.

– Великолепно, – он посмотрел на стакан, потом на Пэтси, – только что я обрел свободу. Я столько времени потратил на эту книгу, что не заметил, как год назад она умерла. Я просто продолжал работать по инерции. Сейчас мне даже не хочется на нее смотреть.

– Вы выкинули книгу? – изумленно переспросил Табби.

– Я написал уже тринадцать книг, – спокойно ответил Грем, – и когда-нибудь напишу четырнадцатую. – Он с удовольствием отхлебнул новую порцию джина. – По-моему, сейчас я не хочу ничего, кроме как помогать вам заботиться о Пэтси.

Они надолго замолчали – тишина тянулась, тянулась и с каждой секундой наполнялась их мыслями и чувствами. Они трое разглядывали спокойно дремлющую под пледом женщину.

Табби уткнул голову в колени: у него задрожал подбородок и увлажнились глаза.

– Все в порядке, – сказал Грем, – все уже прошло.

Табби поднял голову и вновь посмотрел на Пэтси.

– Она… – голос его сорвался, – она… – он не мог говорить.

– Я понимаю, она вышла за нас замуж, – произнес Ричард.

Табби порывисто вскочил и поцеловал Пэтси в щеку.

Ричард поставил стакан на столик, поднялся и, обойдя диван, прижал губы к ее лбу. Грем подошел к Пэтси и поцеловал ее куда-то над левой бровью. Это походило на ритуал и, казалось, означало что-то очень важное и серьезное. Они безмолвно стояли над спящей женщиной.

Грем вздохнул и подошел к стулу, что стоял рядом с пишущей машинкой. Табби опять уселся у изголовья дивана.

Ричард вытянулся в старом потертом кресле. Они не разговаривали. Грем допил джин; теперь он чувствовал, как болит грудь, как гудят ноги. Никогда за многие годы работы (он вспомнил о листах бумаги, что валялись в мусорном вед ре) он не ощущал себя таким уставшим, но он никогда и не бывал так счастлив. Каждый из них, сидевших в полумраке гостиной, светился от радости и удовлетворения – светился, точно меч в руках Ричарда на Кенделл-Пойнт. Интересно, как это место и они сами смотрелись со стороны? Но сейчас, в эти секунды, это не имело значения. Он никогда еще не был так счастлив: казалось, он перенесся в загадочное королевство – яркий, солнечный мир, где играют боги.

Глаза оставались открытыми, но Грем чуть не уронил стакан.

Ричард и Табби давно заснули. Грем поднялся со стула, отнес стаканы на кухню и вытащил из мусорного ведра часть рукописи. А потом поднялся по лестнице. Внизу, в гостиной, раздавалось сонное, спокойное дыхание его утомленных и счастливых друзей.

После того как поднялась луна и все встало на место, Хэмпстед довольно долго приходил в себя, выбираясь из лихорадки и бреда; видения, возникающие за открывающимися дверями домов, в глубине кладовок и на улицах города, возвращались обратно в сознание жителей. Хэмпстед понемногу оживал и присоединялся к окружающему миру, а мир не просто был готов принять его обратно – он обрушил на город свое настойчивое и назойливое внимание. Хэмпстед, как всякий, кто перенес тяжелую болезнь, был бледным и худым, но голос города уже был нормальным. Заселялись и оживали кварталы, отовсюду стекались сюда репортеры, писатели, операторы кинохроники.

Практически каждый житель давал интервью или позировал журналистам для фотохроники, и четверо живущих в доме Грема Вильямса не составляли исключения. В это время, когда жизнь скорее имитировала нормальность, чем была таковой, Пэтси, Ричард, старик и мальчик пришли к выводу: то, что происходит с ними сейчас, не менее странно, чем то, что случилось раньше.

Ричард назвал это "звездной болезнью". Чаще все протекало спокойно и пассивно: если Ричард стоял на углу Мэйн-стрит и ждал, когда сменится свет на светофоре, то стоящие неподалеку люди вдруг оборачивались и подходили к нему.

В зависимости от характера они смотрели на него или восхищенно, или спокойно; они хотели заговорить с ним, но не решались. Да они наверняка и сами не знали, что хотели ему сказать. Многие потом долго шли за ним следом по Маунт-авеню.

Однажды, когда Пэтси делала покупки в полупустом супермаркете Гринблата, какая-то пожилая дама, чьи запястья увешивали тяжелые золотые браслеты, несколько раз погладила ее по руке, ощупывая при этом ее кофту. Другая молодая женщина бросилась обнимать Табби на городской стоянке машин возле небоскреба Анхальта. "Я начинаю понимать Фрэнка Синатру", – сказал как-то Ричард, но на самом деле он понимал, что просто многие люди обладают частицей способностей Пэтси и Табби, по крайней мере той их частью, что позволяла разглядеть особую просветленность четырех людей.

Но друзьям это очень не нравилось. Они нуждались только друг в друге. Стоило выйти за порог дома, как перед ними возникала личность или с карандашом и блокнотом, или с камерой и микрофоном и начинала задавать вопросы; самая большая трудность состояла в том, чтобы ответы не походили на ответы безнадежно психически больных людей. Они не могли себе позволить обсуждать то, что в действительности их волновало: Гидеона Винтера и страшные события, которые им довелось пережить. Похоже, что всех остальных беспокоила только юридическая ответственность корпорации "Телпро", реакция Министерства безопасности и тому подобное. Но ни Ричард, ни трое его друзей не собирались углубляться в эти темы.