Некромант Фай. Часть 2 (СИ) - Инюхин Николай

— Почему ты не рассказал никому о том, чем занимались главы ордена?

— Люди не должны сомневаться в благих намерениях ордена. В нём служат замечательные люди. Деяния глав не должны их порочить, поэтому лучше, чтобы все считали меня губителем благодетели, чем считали всех остальных паладинов отвратительными и недостойными, — Винсент глубоко выдохнул и немного улыбнулся. — Кажется, мне даже немного полегчало, спасибо, что выслушал.

— «Теперь картина о его личности и мотивации более-менее сложилась, однако я всё ещё не могу предсказать его действия в некоторых ситуациях. Его слова выглядят правдиво, но прожив такой долгий срок, даже самый неумелый лгун сможет преуспеть. Действительно ли он хочет мне помочь или тоже преследует какие-то свои сомнительные цели? Не хотелось бы в один момент получить от него удар в спину. Нужно узнать о нём больше и тогда, возможно, у меня получится незаметно прочесть его мысли, но это нужно сделать до того, как он восполнит свои силы, иначе я рискую вообще никогда их не прочесть. Однако детальный расспрос будет выглядеть подозрительно от такого, как я. Следует постепенно выуживать у него информацию», — как обычно недоверчивый Фай строил версии в своей голове.

Тем временем путники зашли в зал, четверть которого занимала лестница, ведущая на нижний ярус, в центре которого возвышалась каменная платформа со ступеньками. Зал выглядел так, будто здесь давным-давно проводили ритуалы. Фай сразу же подметил чаши, возле которых торчали острые крючья, а сточные сливы на полу окончательно дали ему понять, что если здесь и проводились ритуалы, то точно с жертвами. Почти весь зал был завален различными древними предметами: вазами, плитками, ветхим оружием и прочим. Как будто кто-то специально стаскивал сюда вещи со всей округи.

— Осмотримся, может быть, найдём здесь что-то полезное, — предложил Винсент и начал спускаться по ступенькам, попутно помещая светящийся сгусток в центр зала под потолок.

Фай начал спускаться за Винсентом и, осматривая все кучи с загадочными древними предметами, комментировал у себя в голове:

— «Хлам, мусор, там тоже хлам. Ни намёка на что-то полезное…».

— Я начну с дальней стороны, — Винсент пошёл в дальний угол рыться в вещах.

Фай, немного постояв, тоже начал разбирать кучи вещей.

Винсент периодически откладывал интересные вещи в сторону, чтобы потом спросить у Фая об их магических свойствах, ведь сам отступник не имел магического ядра, вследствие чего также не имел и возможности пропустить магию через предмет для того, чтобы понять его суть.

Когда Винсент перешёл ко второй куче вещей, он увидел среди кучки странную плиту, на которой изображалось нечто совсем нечёткое, неразборчивое, но крайне печальное. Винсент, невольно, как в каком-то трансе начал тянуться к плите, и лишь перед самым её касанием успел крикнуть Фаю:

— Помоги!

Перед глазами всё потемнело.

Винсент почувствовал, как в его закрытые глаза что-то светит, а щёки приятно греет. Он открыл глаза и немного приподнялся. Винсент лежал на кровати возле окна, через которое пробирались нежные лучи утреннего Солнца. Его нос уловил родной, до боли знакомый запах свежеиспечённого хлеба. Он огляделся. В комнате стоял творческий беспорядок. У книжного шкафа находилась картина, на которой красками была неумело нарисована птица, похожая, по мнению отступника, на голубя с непропорционально крупными глазами, парящего высоко в небе. Возле картины пол был немного заляпан синей краской.

— «Лео. Почему он всегда занимается своими художествами именно в моей комнате? У него же есть своя. Хоть бы убирал за собой…» — с лёгким неодобрением мыслил Винсент.

Затем он встал с кровати, подошёл к своей стойке для брони, по привычке начал надевать на себя свои полные латы из белого металла. Дверь в комнату открылась и внутрь вошла светловолосая, немного вспотевшая сорокапятилетняя женщина в фартуке со следами муки, пекарской шапочке и кофте с засученными рукавами. Это была мама Винсента, хотя на людях она и выглядела эталонной скромницей, но в домашней обстановке, она почти всегда громко и много разговаривала, часто подшучивала над членами семьи. В целом, превращалась в совсем другого человека:

— Винс, неужели ты проснулся вовремя? Ты не заболел случаем? Наверно помнишь всё-таки, что сегодня церемония посвящения.

— Ну мам, я же тебя просил, чтобы ты стучалась, прежде чем зайти!

— Разве у тебя есть что-то, что ты скрываешь от своей мамочки?!

— Не в этом же дело… — вздохнул Винсент.

— Вот и славно, спускайся есть, тебя уже все заждались, — предупредила мама, вышла из комнаты и спустилась вниз.

— «Точно, сегодня же церемония посвящения. На мои доспехи поставят клеймо защитника империи, и я смогу с гордостью его носить. Как я вообще мог про это забыть? Ещё сон какой-то приснился, только не помню, что же в нём такого было, но помню, что дурацкий… крайне дурацкий и длинный».

Винсент закончил заковывать себя в доспехи и спустился на первый этаж в обеденную комнату с большим столом, на котором были разложены тарелки со свежеиспечённым душистым хлебом и вяленым мясом с редисом. За столом сидел младший брат Лео. Ему недавно исполнилось десять лет, но мальчик был не по годам спокоен и умён.

Возле него сидела мать, а рядом с ней и отец семейства. Это был немного полноватый мужчина со щетиной на лице, залысиной на голове и давним шрамом на пальце. Хотя ему было пятьдесят три года, но энергии у него было хоть отбавляй. Он вечно шмыгал носом и подкашливал, когда же у него интересовались, из-за чего тот не выздоравливает, он всегда отвечал: “Это у меня семейное”. Под этим он имел в виду, что его предки, как и он сам, были пекарями, а у прожжённых пекарей зачастую встречаются проблемы с носовой полостью и лёгкими.

Винсент уселся на своё место и принялся кушать.

— Милый, — обратилась мать к отцу, — посмотри, каким красавцем сын наш вырос, не наглядеться, — умилялась она.

— Красавец-то статный, не спорю, — почесал подбородок отец. — В двадцать один год уже в защитники империи записался. Но грустно мне всё же, никто не хочет семейное дело продолжить, ни ты, Винсент, ни сестра твоя старшая, Лаура. Лео тоже, глядя на вас, хочет в имперскую службу податься. На кого мне пекарню оставить-то?

— Хороший вопрос, пап, но стать лучшим мечником империи было моей мечтой, сражаться, побеждать и всё такое, так что я вряд ли передумаю, в отличие от брата или сестры, которых ты, может быть, когда-то разжалобишь.

— Дорогой, — по слогам обратилась мама к отцу, — ты радоваться должен, что дети наши таких высот добились и им не придётся мукой твоей дышать.

— Радуюсь я, радуюсь, но всё равно какой-то неприятный осадок у меня остался, — ответил отец с набитым ртом.

— Осадок муки, что ли, в лёгких? — сострила мама, — Я, между тем, к лекарю недавно ходила. Спрашивала о твоём насморке и кашле. Так он сказал, что именно мука всё это вызывает, мука. Я тебе в следующий раз платок на рот и нос натяну, чтоб неприятного осадка не было.

— На кой оно мне, всю жизнь без платка работал и сейчас не буду, — потянулся отец к кружке с водой.

— Так я и не спрашивала, будешь ты носить или не будешь, всё уже решено, дорогой, — с милой, но опасной улыбкой заявила мама.

— Братик, тебе понравилась ласточка? — косо посмотрел Лео на Винсента, не поворачивая головы.

— Ласточка? — напряг лицо Винсент в недоумении.

— На картине в твоей комнате.

— Так это была ласточка, а не голубь? — хихикнул Винсент и чуть не подавился.

— К твоему сведению, уважаемый брат, — произнёс Лео свою любимую фразу и состроил циничное лицо, — однажды ты будешь готов отдать всё, чтобы посмотреть на мои рисунки.

— Буду ждать, буду ждать, — отшутился Винсент.

— Лео, снова ты братика обижаешь? — с улыбкой произнесла мама, — пожалей его, он даже не способен понять, что нарисовано.

Лео прищурил свои глазки, смотря на маму и ответил:

— Хорошо, я подумаю.