Дэвид Билсборо - Сказание о страннике

Голос торговца, все еще поносившего алхимика, зазвучал ближе. Нина осознал: еще миг — и его увидят. Почему он просто не спросил у Зэши, что это такое, а стал рассматривать тайком? Но ждать сил не было. Не раздумывая дольше, юноша легонько спрыгнул в пыль.

Тяжело дыша от пережитого волнения — ведь ему до сих пор не приходилось красть, — юноша забежал за угол, вскарабкался по бревну с зарубками, которое было прислонено к стене и служило лестницей, и добрался до своего убежища под крышей. Оттуда через люк Нипа попал к себе в комнату. Теперь, окруженный собственной коллекцией, он спокойно мог изучить добычу. Сердце бешено колотилось, но не от быстрого бега — его ритм ускоряло предвкушение открытия. Сейчас он узнает, что украл. Юноша легко, словно оберточную бумагу, сорвал последний слой ткани и уставился широко открытыми глазами на свое последние «приобретение».

Нипа и прежде держал в руках меч, однако ничего подобного раньше не видел. Причудливые очертания и длина говорили о несомненной древности клинка. А еще в нем было что-то зловещее... форма, запах, чувства, которые он вызывал...

Нипа вообще ничего не знал об этом мече: откуда тот пришел, сколько ему веков — да и форма была совершенно незнакома. Но юноша чувствовал, что меч стоит больше, чем все его реликвии месте взятые. Тысячи разных мыслей промчались в голове, пока он непонимающе смотрел на загадочный клинок, а обильный пот капал на грязное одеяло.

— Нипа, где ты? — раздался снизу сердитый голос учителя. Юноша услышал в нем раздражение и невольно подумал: «Старый дурак, видел бы ты, что пропустил...»

А длинный тяжелый меч, что лежал у него на коленях, казалось, смеялся вместе с ним.

«Мы собираемся разузнать о тебе побольше, верно, меч?» — прошептал Нипа и осторожно положил клинок в коробку под кроватью.

Пятнадцатью годами позже на одинокой горной вершине невысокий мужчина преклонил колени и стал молиться, окруженный непроглядным сумраком ночи. Странное место он выбрал для молитвы: унылое и необитаемое, и только бледный свет месяца освещал его. Город Нордвоз, лежащий у подножия горы, располагался слишком далеко для уставшего отшельника. Единственные, кто разделял его уединение (по крайней мере, так он думал), были шелестящие кусты можжевельника, окутанные призрачной дымкой из пыльцы вербейника. Резкие, неожиданные порывы ветра проносились над унылой вершиной, со свистом шевеля можжевельник, и устремлялись вниз, в стонущий сосновый лес. Очень странное место для молитвы.

Но, по мнению многих, и сам старик Эппа был весьма странным. Он один во тьме ночи взбирался по крутому склону, невзирая на годы, и только посох мог послужить ему хоть какой-то защитой. Сколько раз он почти задыхался, споткнувшись о выступы и камни, усеявшие голый склон — следы древнего храма, разрушенного задолго до воцарения Дроглира. Хотя в груди хрипело и клокотало, Эппа упорно шел вверх, и его решение оставалось непреклонным. Сильная необходимость заставляла двигаться дальше.

Каким бы чудным старик ни казался, опасным он не был; просто любой, кто с ним говорил, чувствовал себя неловко. Обычно безобидный и погруженный в какие-то непостижимые думы, Эппа удивлял всех, стоило ему подать голос. Его речь всегда сопровождалась яростным стуком посоха, и для большинства была непонятной.

Лицо, худое и изможденное, как и тело, бороздили глубокие морщины, говорящие о возрасте и лишениях, однако в крошечных карих глазах не читалось ни намека на горечь или сожаление о прожитом.

Этой ночью Эппа как всегда был один, потому что никто и никогда не приходил сюда, ни ночью, ни днем. «Зловещее место», — говорили местные; даже звери и птицы избегали его. Наконец старик добрался до вершины и замер, чтобы внимательным взглядом окинуть впадину, где когда-то стоял храм. Он не испытывал страха — только облегчение. Прямо перед ним возвышались камни — руины разрушенного алтаря, подобно черным пальцам указующим на небеса.

Он стоял и дрожал. А через некоторое время сильнее укутался в серую шерстяную накидку и начал осторожно спускаться по предательскому склону поросшей можжевельником впадины.

Здесь, внизу, ветра не было. Эппа встал коленями на плоский молитвенный камень. Звезды скрылись за огромными грозовыми тучами, которые упорный ветер все гнал и гнал с севера. Вскоре прохладный ночной воздух наполнился знакомым ароматом влажной травы.

Эппа всегда приходил в это древнее и священное для людей его веры место, если ему необходимо было принять важное решение. Он знал, что мыслит гораздо яснее, когда остается здесь в полном одиночестве холодными тихими ночами. Сегодня же ему понадобятся вся его решимость и мудрый совет божества, чтобы указать верный путь через грядущие судьбоносные дни.

«Владыка! — молился он. — Я стар и слаб. Энергия молодости покинула меня, и не только тело, но и разум. Сомнения разъедают мою решимость, подобно гнойникам. Уже семьдесят лет я взираю на мир, семьдесят долгих лет усердного служения тебе. Я знаю, что не так уж много дней мне осталось, но я также знаю, что ближайшее будущее решит судьбу многих, а может быть, и всего Линдормина! То, к чему взывает Финвольд, сильно тревожит меня. Он хорошо служит нашей вере, но его стремление поднять людей на силы Зла навлекут на нас опасность. Умоляю тебя, Владыка, помоги мне. Подскажи».

Старик не замечал фигуры, что стояла у края впадины. Туника из шкуры яка свисала с мощных плеч наблюдающего, оставляя руки голыми. В одной руке он держал посох с венчавшим его незажженным фонарем. С фонаря свисала гирлянда из сверкающих шаров. Голову незнакомца покрывал убор из мягчайшей кожи серебристо-белого оттенка, словно впитавшей в себя лунный свет. Лоб же украшал обруч с прозрачными камнями, делая их обладателя похожим на чародея. И хотя ветер бушевал за его спиной, словно разъяренное чудовище, развевая одежду и длинные черные волосы, выступающие из-под убора, сам незнакомец не шевелился. Он стоял так же неподвижно, как окружавшие его камни, и смотрел на склонившегося старика, а в его глазах вспыхивали красные огни, похожие на угольки затухающего костра.

Серебристый свет луны очерчивал силуэт, но старый жрец не ощущал чужого присутствия. Наконец Эппа что-то почувствовал и резко поднял голову. Хотя незнакомец никуда не исчез, старик видел лишь месяц и облака.

— Так как, разве вы не слышите? — нараспев произнес незнакомец. — Разве он о многом просит?

Жрец слышал только шум ветра в тростнике да трель ночной птицы вдали.

— Он просит лишь намекнуть на то, что грядет. Сущий пустяк, верно?

На этот раз в его голосе послышалась просящая нотка, без тени заискивания. Ночь молчала, и только вой ветра становился все сильнее. Эти слова незнакомец говорил кому-то на другом краю впадины. Но даже если бы Эппа оглянулся и посмотрел туда, он бы все равно никого не увидел. Хотя они там стояли, все вместе...