Лесса Каури - Золушки из трактира на площади

Они оказались на кухне вдвоем: сестры и Питер были в зале, Весь наверху зубрил военную историю, а Дрюня повел супругу в театру, на спектакль о какой-то поломойке, умудрившейся наступить на ногу принцу и тем самым поразить его в самое сердце.

— Как там дело поставишь?

— Рано еще! — лукаво улыбнулась Бруни.

— Ничего не рано, — повар тут же заворчал, будто сердитый кот, — надо спланировать так, чтобы без простою заработало!

— Шеф-поваром будешь ты, — не моргнув глазом, ответила Матушка, которая, конечно же, все обдумала тысячу раз, — а я — хозяйкой. Девушек-служек наберем новых — молоденьких, чистеньких и хорошеньких. И тебе в помощь трех поварят — одного подмастерья и двух учеников.

— А здесь кто останется? — удивился повар.

— За повара — Питер, — твердо сказала Бруни. — Я вижу, как он от души готовит, прямо светится весь, когда у плиты встает. Ежели что, Ровен ему поможет, она же у нас с тобой нахваталась столько, что могла бы и сама кашеварить. Только она это дело не любит — ей бы порядок держать, денежки считать и забуянивших ребятушек воспитывать. А значит…

— …быть ей тут хозяйкой! — довершил Пип и хмыкнул: — Ловко ты все придумала! Хотя, конечно, время покажет, как оно будет.

Матушка покивала и вышла в зал. Рассеянно обежала глазами немногих гостей — время уже было позднее. Еще немного — и закрываться.

Время…

Люди говорят, оно лечит… Только неправда это.

Дверь распахнулась, впуская троих посетителей в темных плащах с капюшонами, скрывавшими лица. Они были высоки ростом и широкоплечи, будто братья-близнецы. Остановившись на пороге, тот, что шел первым, неторопливо огляделся и направился прямиком к только что освободившемуся столику «Под Феей». Уходивший оттуда мастер церемонно кивнул Матушке. Она улыбнулась в ответ и поспешила забрать плату и посуду со стола. На Ровенну можно было не надеяться — богатством и знатностью от пришедших несло за версту.

— Добрых улыбок и теплых объятий, господа, — в широкие спины сказала Бруни. — Позвольте, я уберу здесь, прежде чем вы сядете?

Два последних, как по команде, обернулись и застыли перед растерянно остановившейся хозяйкой, не пуская ее дальше. Она разглядывала их одинаково тяжелые подбородки и думала, что у людей с такими челюстями обязательно должен быть хороший аппетит.

— Пусть уберет, — послышался негромкий голос третьего. Он уже сел за стол — спиной к залу.

Сопровождающие расступились, и Матушка смогла подойти к столу. Быстро похватала грязную посуду, передала подошедшей Ровенне, приняла от ее сестры традиционную кружку с морсом и тарелку с сухариками.

— Традиция?! — полувопросом-полуутверждением отметил гость и резким, повелительным жестом показал: — Сядь!

Бруни села напротив. Незнакомец рассматривал картину. Задумчиво нащупал сухарик, сгрыз в мгновение ока и взялся за второй.

— Если вы желаете отужинать, я могу предложить… — сказала Матушка.

— Тс-с-с! — гость прижал палец к губам. — Дева, изображающая Фею, дивно габаритна и чудесно хороша, краски — великолепно подобраны. Здесь чувствуется рука истинного мастера, но я не помню подобной манеры письма среди корифеев. Откуда у тебя это?

— Подарок друга, — пояснила Бруни, — мастера Висту Вистуна, главы Гильдии гончаров.

— Сколько ты хочешь за картину?

Посетитель впервые посмотрел на нее, и она почувствовала себя не в своей тарелке, однако ответила:

— Прошу меня простить, но картина не продается.

Незнакомец откинул капюшон, и Бруни — ни жива ни мертва, — узнала его величество Редьярда Третьего.

— Сколько? — веско спросил он. Бледность и испуганный вид собеседницы не укрылись от его взгляда. Он постучал пальцами по столу и добавил: — Я могу забрать и так!

— Можете — забирайте! — сведенными судорогой губами прошептала Матушка. — Картина не продается!

— Упорная? — хмыкнул король. — Упертая? Признавайся — ты ведьма?

Бруни мигом пришла в чувство, словно ее окатили ведром холодной воды. Она вдруг поняла, что король пришел вовсе не любоваться «Осенней феей», не ужинать и не беседовать об искусстве. Все это — присказка, а настоящий разговор только начинается. Поняла — и села ровнее, взглянула собеседнику прямо в глаза. Стыдиться ей было нечего — что бы люди ни говорили про ее отношения с Каем, перед собой и перед ним она была честна и чиста!

— Я — хозяйка трактира, — спрятав руки под стол и сцепив пальцы, чтобы не дрожали, негромко заговорила Бруни. — Это семейное дело, начатое еще моей бабкой, почтенной Савиной Селескин, и продолженное ее дочерью Хлоей, моей матерью. И я никогда не ощущала в себе тяги к ведовству… господин.

Она намеренно не назвала его «ваше величество». Король пришел инкогнито — громких слов произносить рядом с ним не следовало.

Редьярд сделал глоток, поморщился, подумал и допил морс до конца. Наклонился к Матушке так близко, что она разглядела каждую морщинку в уголках его глаз и каждый волосок в золотистой щегольски подстриженной бороде.

— Ты околдовала моего старшего сына, трактирщица, — из глаз цвета осколков озерного льда струился холод. — Из-за тебя Арк отказывается, когда придет время, взойти на трон! Что прикажешь сделать с тобой после такого, Матушка Бруни?

Едва услышав эти слова, Бруни поняла, что они правдивы. И что король — в бешенстве.

Кай, ее Кай смог поставить любовь выше долга! Она понятия не имела, как он собирался жить дальше… Не становиться же ему, в самом деле, помощником трактирщицы! Наверное, об этом он и хотел поговорить по возвращении из инспекции.

— Как еще я могу объяснить его желание променять трон на женщину? — прорычал Редьярд. — Кто ты? Что ты? Не знатна, не богата. Хороша собой, однако это проходит. Ты — пустое место, трактирщица, единственное твое достоинство — печь вкусные булочки и варить неплохой морс.

Матушка пожалела, что сидит под картиной и не видит ее. Струящийся с полотна ласковый свет, лукавая улыбка Феи, яркие листья и ягоды могли бы отвлечь внимание от этого ужаса, защитить от отчаяния и… дикой, какой-то болезненной радости оттого, что Кай не отвернулся от нее и любит до сих пор!

Король откинулся на спинку стула, наблюдая за сменой эмоций на лице собеседницы. Он казался спокойным и даже повеселевшим, словно был уверен, что того всплеска гнева, который себе позволил, будет достаточно для решения проблемы.

Телохранители застыли, как каменные исполины, угрожающе попирая землю и закрывая широченными спинами его величество от любопытных взглядов Пипа, сестер и Веся, то и дело выглядывающих из кухни. Бруни отчетливо понимала: шевельни Редьярд хоть пальцем — и охранники набросятся на нее, словно гончие на дичь.