Апостол Смерти (СИ) - Щербинина Юлия Владимировна

— Понятно, — кисло ответил я, встал и вышел из кухни.

— Твоя могила в надлежащем виде, Никита? — спросил мне в спину Демид. Он ведь даже не знал, что я собрался уходить. — Табличка, фотография, крест. Всё это необходимо для ритуала.

— В обычном виде моя ячейка мёртвого общества. Фотки только нет.

— А жил ты где?

— Неподалёку. На Таймырской, — небрежно бросил я и собрался было свернуть за угол.

— Покажешь.

Я оглянулся.

— Что?

Сумрак, вздёрнув бровь и уголок рта, глянул прямо на то место, где я стоял.

— Дорогу. И своё гостеприимство.

Моя конура находилась в старой хрущёвке. Не буду говорить, какое слово в простонародье употребляется для описания местности, куда ещё нужно знать, как проехать на машине, и скажу красиво — на окраине города. Некогда белые стены пестрили разъевшими обшивку язвами, где-то выглядывали ряды кирпичей и старая краска. Дом казался местами обшарпанным исполинской наждачкой.

Когда мы вышли из доогой чёрной иномарки Демида, я стал невольно следить за его реакцией. Да, моё захолустье не шло и в сравнение с его эркерным домом с огромными лестничными площадками и пентхаузом. Зато в моём подвале и у мусоропроводов не греются крысы. И пускай в подъездах хрущёвок не развернуться, а мусоропровод там отсутствует в принципе, то, что в недрах «элиты» всё же копошатся отвратные, заразные твари, меня немного ободрило.

Сумрак не стал воротить носом, пиликнул сигнализацией и пошёл к подъезду. Зато Лера плелась за ним с таким лицом, будто бы он вёл её на прогулку по городской свалке.

Я понимал, что другого способа провести к себе домой нет, но идея наведаться за ключом к соседу, пусть и была не только самой оптимальной, но и единственной возможной, мне не нравилась.

Вопреки нашим ожиданиям, моя квартира не была опечатана, не наблюдалось также и следов взлома. Наверное, соседи и не подозревают, что меня больше нет. Да и какое им до меня может быть дело.

— Сюда. — Я неохотно ткнул пальцем в покоцанную дверь соседа, и Демид решительно постучал по ней кулаком.

Не раньше, чем через минуту ожидания раздался тяжёлый металлический лязг, эхом отразившийся по всему подъезду. Из-за двери выглянула седая голова низкого худощавого старика в квадратных очках.

— Добрый день. Пётр Иванович? — вежливо заговорил Демид со знанием своего дела.

Сосед стрельнул подозрительным взглядом в Леру и опять в него.

— Пётр Иванович, — подтвердил он хрипловатым старческим голосом. — А вам кого?

— Мы друзья Никиты Баланецкого, вашего соседа.

— Никитки-то? — Дверь открылась шире, и сосед предстал перед нами в поношенной клетчатой рубашке и в рваном на колене синем трико. Он носил эти вещи, сколько я его помню. — А я давно уж его не вижу, и машина во дворе не стоит. То ли загулял, то ли совсем пропал на своих подработках…

— Умер Никитка, — как битой по голове, огрел его новостью Демид.

У старика откинулась щетинистая челюсть.

— Как… как это умер? — просипел он. — Никитка! Помер?!

— Больше сорока дней прошло, Пётр Иванович, — сочувствующим голосом сказал Сумрак. — Меня зовут Демид, я только прилетел с отпуска, и Лера, его девушка, — положил руку на плечо Леры, — мне рассказала.

«Моя девушка» растерялась ровно на секунду и состроила скорбное выражение.

— Разбился он на своей машине, — траурно произнесла она и опустила голову. Демид обнял её за плечи, а старик заахал. — Гроб на колёсах эта его древняя десятка, я всегда ему это говорила, и вот!

— Девятка! — воскликнул я, но Демид оборвал меня на полуслове:

— К вам разве не заходил участковый?

Сосед, поколебавшись, почесал пальцем голову.

— Ко мне-то, бывает, кто и стучит, да я ж пока с кровати встану, пока до двери доковыляю, открою, а уже и нет никого.

— Могила без фотографии, — сообщил некромант.

— У Никиты ни родственников, ни друзей не было, — всхлипнула Лера и спохватилась. — Кроме нас! А у меня только наши совместные фото… сказали, нельзя на могилу…

— Никого у него не было, — закивал Пётр Иванович. — Мать погибла, а как и бабка его, Лидия Семённа, померла, так совсем один остался. Два дня внука с армии не дождалась! А ведь носилась последнюю неделю перед дембелем его, суетилась, готовилась, а тут возьми и скакни давлёнка! Хотел Никитка приехать на бабкины блины, а приехал на её похороны. В такие долги влез, чтоб бабку схоронить, совсем исхудал с голодухи.

— Может, хватит? — разозлился я. — Просите у него ключ!

— Это очень трагично… — начал было Демид, но старика уже несло по полной.

— Тяжко парню пришлось по жизни, ох тяжко! — тараторил он, вылезая из квартиры в древних «разговаривающих» тапках. — Отца не знал, мать потерял в детстве. Та вон тоже в аварии разбилась. Видать, судьба у них такая.

— Пётр Иванович…

— Тогда-то они с бабкой и переехали сюда лет десять назад. Семённа, как дочь схоронила, с давлёнкой замучилась, сахар заскакал, все болячки повылезали! Работать уже не могла, а пенсия эта копеечная — всё на лекарства да кусок хлеба. Не справлялась она. У Никитки ещё первый пушок под носом не вырос, как подрабатывать начал. Всё на себя взвалил, так школу и не окончил. Хороший был парень, толковый, ответственный, цены ему не было!

— Да все только и знают, что говорить «хороший», а помочь никто не хочет! — плаксиво взвизгнула Лера.

Пётр Иванович зашлёпал губами.

— Я ж конечно!.. Да если б только знал! Чем смогу, да… А что нужно-то?

— На его могиле нет фотографии, — повторил Демид отрезвляющим тоном. — Нам нужно попасть в его квартиру и найти…

— Да-да-да! Щас, щас я принесу…

Бешено кивая головой, Пётр Иванович скрылся за дверью и через минуту вынес старый ключ на потемневшем кольце.

— Вот ключик ихний. Я вам сейчас открою, — пробормотал он и зашаркал к моей квартире, костлявыми старческими пальцами переворачивая ключ в нужное положение. — Надо же, Никитка! Да как же так-то?

Как только в двери лязгнул замок, старик, всё ещё держа ключ в скважине, пошаркал тапками по бетонному полу и метнул на Леру выразительный взгляд.

— Как, говоришь, тебя зовут?

В животе у меня неприятно ёкнуло.

— Лера.

— А годков-то тебе сколько?

— Восемнадцать, — не моргнув и глазом, соврала она. Сумрак подался вперёд.

— Пётр Иванович…

— А Никитку вы давно знали? — почти непринуждённым тоном спросил мой сосед, спрятал ключ в карман трико и бодренько подёргал костлявыми плечами.

— Нет! — рявкнул я.

— Да, — одновременно со мной сказала Лера, и замялась. — Ну… не очень давно. Год… может.

— Какой год, Лера! Я только осенью с армии…

— А-а-а! Ну проходите-проходите!

Старик распахнул дверь и гостеприимно замахал рукой, и с съёжившимся сердцем я принял приглашение в собственный дом. Дом мёртвых.

Пройдя по узкому коридору к залу, окинул взглядом своё скромное — нищее… — пристанище. Обои местами ободраны, старая мебель покрыта пылью, с дверных проёмов сыплются куски облупившейся краски. Своим грозно ревущим пылесосом я пользовался хорошо если за месяц до своей смерти, настолько был то занят, то уставший. Можно было представить, что творилось с тёмным от грязи постсоветским ковролином. Как же я ненавидел сейчас свою убожескую нищету, которая в итоге и свела меня в могилу!

— Я думаю, можно не разуваться? — полувопросительно произнёс Демид и прошёл сквозь меня.

— Будьте как дома.

Через позорный зал я прошёл в свою не менее позорную комнату.

Древний фотоальбом хранил очень мало моего прошлого. Большую его часть занимали изображения бабушкиной молодости, среднюю — несколько этапов жизни матери — её младенчество, детство, первый класс, пионерский период и первые шаги к самостоятельному полёту.

Я же в этой семье как будто был гостем или каким-то дальним родственником. Детские фото можно пересчитать по пальцам, а с момента смерти матери меня словно бы тоже не стало. Вот я десятилетний сорванец в объятиях молодой женщины, которой не исполнилось и тридцати двух, а вот уже меня провожают в армию.