Юлия Федотова - Тьма. Испытание Злом

Отец, конечно, будет в бешенстве. И содержания, и без того давно урезанного, лишит вовсе, придется довольствоваться скромным жалованьем за службу. Наплевать! Пусть некоторые кривятся, но он, Йорген фон Раух, любит казарменную еду. Каприз у него такой.

И есть еще Дитмар, любящий и заботливый. Даже если он вдруг не сумеет урезонить отца, то впасть в нищету младшему брату точно не позволит. В общем, переживать не о чем, можно заняться вещами более интересными. К примеру, выяснить наконец, кто таков появившийся у него раб, и решить, что делать с ним дальше.

Раб сидел в своем углу с видом угрюмым и подавленным, обхватив руками согнутые колени, уронив голову на грудь. Еще никогда в жизни не было ему так скверно.

Через многие унижения довелось ему пройти в последнее время. Разбойники, хохоча, срывали с него одежды. Торговцы лезли грязными пальцами в рот проверять состояние зубов. Надсмотрщики подстегивали плетками, как скотину, чтобы пошевеливался. На хаалльском рынке к нему приценялся покупатель-извращенец — чудом спасся, догадавшись изобразить падучую болезнь, за что был потом бит нещадно в кровь… Казалось бы, куда хуже? Оказалось — есть куда.

В памяти до боли ярко всплывали картины далекого безмятежного детства. Виделась мать, молодая, идет она по улице в тунике дорогого шелка, но скромного покроя: закрыты колени и локти, волосы убраны под накидкой. Почтенная матрона, благочестивая супруга государственного судии, пример для всего города. И она же — в их доме. Лежит в ароматной мраморной ванне, совершенно нагая, а рядом — два раба-северянина с белыми опахалами…

Другой эпизод. Мать ведет его за руку по улице… Куда идут, зачем? Этого он не знает, и это ему неинтересно, его заботит иное: возникла нужда, требующая полного уединения. Всего несколько дней назад он поступил бы просто и естественно. Но как раз накануне его призвал отец и торжественно объявил, что он не младенец отныне и, помимо прочих обязательств, накладываемых возрастом, должен скрывать свои природные потребности от посторонних глаз.

Тогда он был в восторге от отцовских слов, но теперь впал в полнейшую растерянность. С одной стороны, нужда одолевала все сильнее, и он понимал, что не вытерпит. С другой — хоть и была пустынной та улица, никак не удавалось улучить момент, чтобы поблизости, в поле зрения, не оказалось вообще никого. Не зная, как поступить, он со слезами пожаловался матери.

— Зачем так переживать, сын мой? — удивилась она. — Принеси себе облегчение прямо сейчас.

— Но как же, матушка? — со слезами прохныкал он. — Вон человек идет… И там тоже! Они меня увидят! Отец будет сердит!

— Ах, глупый мой маленький сын! — рассмеялась мать с умилением. — Разве это люди? Это же просто рабы! Рабов не надо замечать. Ты же не станешь стесняться кошечки, или собачки, или ослика на улице?..

Сегодня он впервые почувствовал себя рабом. Раньше это было лишь слово. Его взяли в плен в бою, с ним обращались как с пленным — обирали, били, сажали на цепь, гнали в чужие земли, стерегли неусыпно, чтобы не сбежал… Он и подобные ему были постоянно в центре внимания. И пусть такого внимания не пожелаешь и врагу — человеческого достоинства он не был до конца лишен.

Эти же двое — новый владелец и его брат — воспринимали его именно как раба, в полном смысле этого ужасного слова. И вели себя соответственно. Они его не замечали. В его присутствии шел сугубо приватный разговор, будто и не было рядом незнакомого, постороннего человека, а так, собачка или ослик…

Многое, многое успел он пережить. Держался. Надеялся. Не позволял себя сломить. Но теперь ему хотелось одного — лечь и умереть.

О том, что человек в углу смертельно оскорблен их поведением, Йорген фон Раух даже не подозревал. А если бы знал — трудно сказать, как бы себя повел. Возможно, продолжал бы игнорировать, уже нарочно: подумаешь, важная персона, вниманием его обошли! Но не исключено, что поспешил бы загладить вину, потому что на самом-то деле зла рабу вовсе не желал и ничего дурного в виду не имел. Просто на момент разговора с братом был еще не вполне пробудившись и о присутствии постороннего как-то не подумал.

Не догадываясь об истинных причинах подавленного состояния своего невольника, он приписал его удрученный вид голоду и первым делом спросил участливо:

— Эй, может, ты есть хочешь? Тебя накормили или этот паразит Вольфи сам все сожрал?

— Нет, — мертвым голосом откликнулся раб.

— Что «нет»? — не понял Йорген. — Не хочешь есть или не накормили?

— Я сыт.

— Уже легче, — обрадовался начинающий рабовладелец. И, оживив в памяти страницы знаменитого трактата Терция Карра «О домоустройстве», добавил назидательно: — Вообще-то, по-хорошему, ты должен всякий раз говорить мне «мой господин». В смысле «нет, мой господин», «я сыт, мой господин». Так полагается.

Он не ожидал, что замечание, с его точки зрения вполне невинное, возымеет столь бурный эффект. Человек, до сих пор сидевший неподвижно, безучастный, как живой мертвец, вдруг дернулся будто от удара, подался вперед всем телом, вскинул глаза и заговорил решительно и, пожалуй, слишком выспренно для своего незавидного положения:

— О северянин! Я знаю, что нахожусь всецело в твоей власти. Ты можешь сотворить со мной что твоей душе угодно. Можешь избить меня плетями, лишить пищи и сна, обременить непосильным трудом, убить собственной рукой или заставить умереть от страданий плоти и духа. Но я никогда, никогда, слышишь… — тут голос его некрасиво сорвался, — я даже под страхом смерти не назову своим господином никого, кроме родного моего отца, государственного судии, и его величества императора моей страны, которому присягнул на верность.

— Ну ладно, не называй, если для тебя это так принципиально, — пожал плечами ланцтрегер. Признаться, он был порядком озадачен столь нездоровой реакцией собеседника. — Стоит ли помирать из-за такой малости?

Правду говорил торговец, неудачный ему достался раб. Нервный слишком. И чего ради связался? Только последние деньги зря выкинул…

— Тогда имя свое мне хотя бы скажи наконец! Это твоим жизненным принципам не противоречит?

Ха! Как бы не так!

— Мое имя умерло вместе с моей свободой! — последовал гордый ответ.