Наталья Субботина - Клейменные одиночеством

Крон, мой предшественник, часто наведывался в Школу и много рассказывал о мире за ее стенами. Он презрительно кривился при любом упоминании чуда любви, зато бесстыдно живописал подробности общения с обитательницами «Цветников». И мне, юнцу, терзаемому любопытством и смутными желаниями, конечно, хотелось побывать в подобном заведении. Но теперь, видя, что горожане сторонятся меня точно так же, как и безграмотные крестьяне, с горечью осознал: Одинокому не будут рады нигде. Я уже собирался уходить, чтобы до темноты покинуть город и устроиться на ночлег в лесу или в поле. Где угодно, лишь бы подальше от людских глаз.

— Здравствуй, путник, — услышав мелодичный голос за спиной, обернулся.

В двух шагах стояла девушка в простеньком полотняном платьице. И улыбалась. Никогда прежде мне не доводилось видеть подобной красоты. Совсем юная, моя ровесница, она была подобна хрупкому цветку. В распущенных светлых, почти белых, волосах играло солнце, как блики на воде; по-детски чистое личико с большими голубыми глазами и чуть курносым носиком словно светилось изнутри… И ее улыбка — потрясающая, обаятельная, теплая улыбка была адресована мне. Несмотря на Клеймо.

— Не желаешь ли провести со мной время? — она слегка отодвинула ворот, демонстрируя правую ключицу. У нее тоже было клеймо: цветок лотоса. Знак продающих тело. Вечноцветущих.

— Почему? — спросил я, вглядываясь в ее лицо, но не находя на нем признаков страха. — Почему ты подошла ко мне?

— Ты мне понравился, — просто сказала она и, не дожидаясь ответа, взяла меня за руку.

Вопреки моим ожиданиям, девушка повела меня не в Дом цветов, а к трактиру неподалеку. Толстый трактирщик в мятом переднике весь затрясся, едва мы переступили порог, и так побледнел, что, казалось, рухнет в обморок. Но что мне было до него, когда теплая ладошка сжимала мои пальцы?

Она была очень искусна. Опытна. Но я не понимал этого — просто был счастлив. «Шаэнн…» Задыхаясь от восторга и нежности, шептал ее имя, упивался запахом ее волос, сладостью тела. Мальчишка, мнящий себя мужчиной, я вообразил, что влюблен. Потому что впервые познал женщину. Потому что она была прекрасна. Потому что она мне улыбалась.

Ночью я проснулся в постели один, подушка Шаэнн уже остыла. Ее замшевые башмачки стояли у кровати, плетеный пояс висел на спинке стула, но самой Вечноцветущей в комнате не было. Я нашел ее на лестнице. Девушка спала, прислонившись к стене и трогательно обнимая обтянутые подолом колени. Роскошные волосы, рассыпавшиеся по плечам и грязным ступеням, в свете свечи были как расплавленное золото.

— Шаэнн? — я присел рядом и нежно поправил прядку, упавшую ей на лицо. — Что случилось?

Она сонно улыбнулась, прижав ладошкой мою руку к своей щеке, медленно открыла глаза… и со сдавленным криком отшатнулась.

— Ты боишься меня? Думаешь, я пью твою жизнь? — догадался я. — Глупая… — поставил подсвечник на ступеньку, привлек ее к себе, обнял за плечи.

Я рассказывал о силе любви, побеждающей Дар, цитировал строки из Книги дорог… Глупо было верить, что первая же встреченная девушка окажется той самой — единственной, кто сможет остаться со мной навсегда. Но я был зеленым юнцом, уставшим от одиночества. И очень хотел верить. Ремесло Шаэнн меня не смущало: тех, кто сам выбирает судьбу, не клеймят, как скот. Но ее жизнь, в отличие от моей, можно было исправить. Казалось, все так легко решить, надо всего лишь рассказать, объяснить.

— Прости, — прошептала она, когда я замолчал. — Прости, я не смогу любить тебя. Я уже… я…

— Зачем тогда ты пришла? — я отстранился, посмотрел ей в глаза. — Тебя заставили… быть со мной?

— Нет, — Шаэнн опустила взгляд. — Я сама. Люди говорят, ты очень щедр…

— Тебе так сильно нужны деньги?

— Не мне… — она запнулась. — Один человек — очень, очень хороший человек — в беде, — она решилась поднять на меня глаза, в них стояли слезы. — Он продал себя на галеру. Чтобы выкупить меня из Дома. Если через два дня… если я не успею, его увезут — далеко, к морю, — и мы больше не увидимся.

— Ты любишь его, — я все понял.

Первое настоящее разочарование — это очень больно. Ничто не ранит сильнее, чем осколки разбитой надежды. Даже такой — наивной, несбыточной. Глупой.

Я дал ей денег — больше, чем требовалось. Отдал все до последнего солдена и ушел не прощаясь…

Теперь Вечноцветущая стояла передо мной — ничуть не повзрослевшая, точь-в-точь такая, как тогда, лишь одета иначе: платье из дорогого шелка, драгоценные каменья в волосах… Но воспоминания о былом не вызывали сожалений. Останься она со мной — и я никогда не встретил бы свою Лирну, мое звездоокое чудо.

— Здравствуй, Шаэнн. Ты снова подошла к Одинокому?

— Я больше не боюсь тебя, Север, — она усмехнулась. — Твой дар ведь не тянет жизнь сразу.

— Раньше ты этого не знала…

— Обществу, в котором я теперь вращаюсь, известно о вас больше, чем простолюдинам. А где есть знание — нет места предрассудкам, — я мог поспорить, но не стал. — Ты злишься на меня?

Я улыбнулся:

— Нет, Шаэнн. Я тебе благодарен, — она удивленно приподняла искусно подведенную бровь, и я пояснил: — Ты научила меня, что любовь сильнее страха смерти.

Она перевела взгляд на мое предплечье, провела изящным пальчиком по орнаменту брачного браслета.

— Ты все-таки нашел ее… Я рада за тебя.

— А ты? — на ее руках браслетов не было. — Успела тогда?

— Успела. Спасибо, ты очень помог, — она грустно улыбнулась. — У него все хорошо, недавно женился…

— Мне жаль, — искренне сказал я.

— Не надо, все правильно. Знаешь, почему нас зовут Вечноцветущими?

— Вы не стареете.

— Да. Всю жизнь цветем — но не плодоносим… Пустоцветы, — с горечью сказала Шаэнн. — А она родит ему ребенка.

Мне было жаль ее — прекрасную, вечно молодую, судя по всему — богатую… Мы тепло попрощались, как старые друзья — по крайней мере, мне казалось, что друзья прощаются именно так. Возможно, когда-нибудь встретимся. Прежде чем скрыться за углом, Шаэнн обернулась:

— Запомни еще кое-что, Север: даже настоящая любовь иногда заканчивается.

Я с улыбкой покачал головой. «Этого не может быть, Шаэнн. Настоящая любовь — вечна. Надеюсь, ты это поймешь».

С наступлением сумерек и без того не слишком оживленный тракт совсем обезлюдел. Лишь душный ветер лениво раскачивал кроны деревьев, да косматые тени шарили по дорожным камням. Звуки леса заглушал низкий рокот, отдававшийся дрожью в груди. С трудом верилось, что кроме меня его никто не слышал. В ушах грохотало так, словно совсем рядом ревел мощный водопад. Впрочем, нувар подо мной тоже что-то чувствовал — нервно прядал ушами и шел вперед с явной неохотой. Я ласково похлопал его по шее, успокаивая. «Понимаю, Друг. Сам туда не хочу. Знал бы ты, насколько…» Треклятая брешь открылась, когда до дома мне оставалось не больше суток пути. Будь она поближе — наплевал бы на все и увиделся с женой и сыном, прежде чем мчаться затыкать чертову дыру, но Дар подсказывал: расстояние слишком велико. Пришлось поворачивать назад, в который раз откладывая долгожданную встречу. Нельзя было позволить бреши стать по-настоящему опасной. Она и так за неделю разрослась до угрожающих размеров.