Андрей Астахов - Повелитель кошек

Джарли говорит, что вальгардцев у стен города уже несколько тысяч. Это всего лишь авангард, которым, по словам разведчиков, командует новый вальгардский наместник Роэн-Блайна Альфард Бродхорс, и со дня на день сюда прибудет вся армия коронного маршала Хагена. Я сам видел со смотровой площадки башни их лагерь — сотни разноцветных шатров, окруживших Роэн-Блайн. Их пушки и катапульты с позавчерашнего утра засыпают город ядрами и метательными снарядами. В городе начались пожары, над Торговым кварталом висит огромное облако черного дыма. И в башню все время приносят и приводят раненных — их десятки. Это горожане и солдаты гарнизона, участвовавшие в отражении приступа или имевшие несчастье попасть под вражеский обстрел.

Лазарет, который еще три дня назад сиял чистотой, сегодня напоминает бойню. Все окна открыты, но ужасную вонь крови и пропоротых внутренностей не может выветрить никакой сквозняк. Раненные лежат на полу, на пропитанных кровью тюфяках. Кровь повсюду — ей забрызганы стены на высоту человеческого роста, ее ручейки текут по полу, даже воздух будто насыщен ее испарениями. В первый день я несколько раз выбегал из лазарета, чтобы мои помощники — сумрачный седоволосый знахарь по имени Дейкер, его ученик Миро и две женщины, Тайра и Мицци, — не видели, как меня рвет. Не знаю, что я бы без них делал. Дейкер спец по переломам, он уверенно и спокойно вправляет сломанные кости, торчащие из страшных ран, накладывает деревянные лубки, и при этом у него такое невозмутимое лицо, что я даже завидую ему. Миро ассистирует ему, и они, кажется, понимают друг друга без слов — им достаточно обменяться быстрыми взглядами. Что же до женщин, их силы и энергия кажутся безграничными. Мы, все пятеро, почти не спим уже двое суток, но они все время в работе, даже едят тут же, рядом с тазами с темной пенящейся кровью и стонущими раненными. Эти добрые женщины меняют повязки, поят страдальцев водой, разговаривают с ними, а иногда я слышу, как они тихими голосами что-то им поют.

Но даже в этом аду я иногда чувствую себя счастливым. Сегодня утром принесли восемнадцатилетнего мальчишку со стрелой в легком. Я сразу понял, что он безнадежен — парень задыхался, и в ране пузырилась розовая пена. При помощи Дейкера я извлек стрелу, но ничего больше сделать было невозможно, разве только вскрывать грудную клетку и попытаться остановить внутреннее кровотечение. Между тем у парня началась агония — он начал хрипеть, лицо у него заострилось, ногти стали синими. И тогда я просто коснулся его золотым концом посоха Алиль. Мальчишка сразу перестал хрипеть, задышал ровно и глубоко. Я видел как посмотрел на меня Дейкер — он, похоже, был потрясен. Потом была женщина, которой ядром оторвало левую ногу. Она потеряла слишком много крови, но посох Алиль не дал ей умереть. Но заметил я и другое — не всегда магия посоха оказывалась действенной. Двум раненым я не смог спасти жизни. Видимо, никакая магия не может изменить того, что предназначено судьбой. Впрочем, я горд тем, что не всегда единственным средством спасти наших раненых становится могучая магия Изначальных. Вчера, уже после полуночи, к нам привели латника, схлопотавшего в Надвратной башне пулю в плечо. Солдат был в шоке, рвался в драку, материл нас последними словами, пока мы его раздевали.

— Водки! — орал он. — Дайте мне выпить, проклятые мясники! А-а-а-а, больно!

— Сейчас будет еще больнее, — сказал я, изловчившись, ухватил пинцетом пулю, которая, на мое счастье, засела в мякоти плеча совсем неглубоко — и рванул. Солдат взвыл и потерял сознание. Миро тут же поднес к его лице флакон с нашатырной солью. Очнувшись, латник посмотрел на меня дикими глазами.

— Будь ты… проклят! — простонал он.

— Вот твоя пуля, — сказал я, показав ему извлеченный из раны кусок свинца. — Теперь будешь жив и здоров.

— А-а-а? — Солдата начало трясти, Мицци дала ему выпить сонного молока, и мы начали его перевязывать. У меня на душе стало так хорошо и спокойно: я спас этого парня. У меня не было никаких сомнений, что он выживет.

Однако сейчас, когда я каждую минуту воюю со смертью, пытаясь отбить у нее как можно больше жизней, меня все больше и больше беспокоит Уитанни. Все это время она проводила со мной, но я видел, какого труда ей это стоило. Я совсем упустил из виду, что моя гаттьена — хищник, который все время находится в атмосфере лазарета, буквально пропитанной человеческой кровью. Я стал замечать кровожадный блеск, который время от времени появлялся в ее глазах, а с наступлением темноты Уитанни стала проситься из лазарета. Вернулась она только утром, и вид у нее был усталый. Я не понял, в чем дело, честно говоря, не придал этому особого значения. Вечером следующего дня она снова отпросилась у меня погулять. И вот сегодня заглянувший навестить нас Джарли раскрыл мне глаза.

— Отличная работа, Кириэль, — похвалил он меня. — Вы неплохо справляетесь со своей работы. Сколько народу поставили на ноги! И твоя гаттьена — она просто наводит ужас на вальгардцев.

— Уитанни?

— Сегодня пленные рассказали нам, что этой ночью демонская кошка, появившаяся невесть откуда, буквально порвала в клочья охрану у коновязей и задрала с десяток коней. Тебе стоит поблагодарить девчонку, она ведет себя молодцом! Настоящий рыцарь-оборотень. Я попрошу отца наградить ее рыцарским орденом.

Вот этого я никак не мог учесть. Когда Джарли ушел, я подозвал Уитанни и сказал:

— Я приказываю тебе — не смей одна отправляться во вражеский лагерь! Это очень опасно.

— Уитанни ньярр-ни-гррау-гаттх аейн, — жалобно ответила гаттьена, опустив ресницы. — Ллеу нное-ллеррн.

— Я запрещаю тебе, — я взял девушку за руку. — Я не хочу тебя потерять, понимаешь?

Уитанни подняла на меня глаза, в них вспыхнул яркий свет, будто осветивший мою душу. То, что я давно подозревал, стало ясно мне без всяких слов. Да и сам я вдруг понял, как же сильно и искренне я люблю это удивительное создание.

— Уитанни, я очень люблю тебя, — сказал я, решившись, — и прошу: если ты хоть немножечко… слушаешься меня, не ходи туда! Хорошо?

— Йенн, — сказала гаттьена с таким выражением на лице, что у меня внутри все дрогнуло. — Йенн ллеу.

— Умничка ты моя! — сказал я ласково. — Киса ты моя ненаглядная.

Наверное, мне не надо было так разговаривать с ней, так открывать свои истинные чувства. Но я не жалею об этом. Уитанни со мной, и больше меня ничто не волнует. Со стороны ворот и пушечных валов опять доносится канонада, беспорядочная стрельба и грохот боевых барабанов, а это значит, что начался новый приступ, и с минуты на минуту к нам начнут поступать новые страдальцы — израненные, обожженные, умоляющие спасти их, — и мы будем делать все, чтобы отвоевать их у смерти. Сколько дней и ночей еще будет продолжаться этот кошмар? Никто этого не знает. Но, как бы то ни было, сейчас я хочу только одного — чтобы в этом аду рядом со мной была моя гаттьена. Если я потеряю ее, это будет самым страшным ударом для меня.