Елена Звездная - Будь моей ведьмой

— Мне уже нравится эта ведьма, — искренне призналась я. — Но ты мне ответь, что в этом выражении можно было не так понять?

Кощей загадочно улыбнулся. Очень загадочно. И на город посмотрел, в котором пустели улицы, закрывались ставни и даже собачки прятались кто куда.

— Так, а чем все кончилось, — потребовала я, — она передумала?

— Честно? — Стужев усмехнулся. — Мы не спрашивали.

Потрясенно смотрю на Кощея — тот продолжает загадочно улыбаться.

— Слушай, — возмутилась я, — а если она замуж не хотела?

— Не хотела, — не стал отпираться Стужев и многозначительно на меня посмотрел.

До меня не сразу дошло, что я тоже замуж вообще не хотела, особенно за него. А когда дошло, говорить что-либо было поздно — дорожка понесла нас вниз, аккурат к входу в белокаменные княжеские палаты, прямо к подножию лестницы.

И едва мы ступили на двор, как распахнулись двери, на ступени выкатился румяный, с завитой бородой, в традиционном древнерусском кафтане, шапочке и сапогах красных мужик. Выкатился, развел руки вроде как для радушных объятий и заголосил:

— Гой еси, Александр Мечеславович, дней тебе долгих, сокол земель Кощеевых!

На фоне двух стражников, по-пластунски уползающих за поворот, выглядело это все… не особо торжественно. И ползли они, позвякивая кольчугами, да не бросая оружия, так что в напряженной тишине слышалось «бамц-хрусть, бамц». Неожиданно на двор вышел петух, встрепенулся, шею вытянул и только собирался закукарекать, как из-за сарая вытянулась рука, схватила петуха и пресекла тем самым лебединую… то есть петушиную песню. Снова стало тихо.

— И тебе не хворать, Святополк Володимирович, князь земли святой.

Князь торопливо поясной поклон отвесил, Стужев сдержанно кивнул.

— Рады, рады видеть, — соврал князюшка, — уж все печалились, отчего не заходите, не навещаете…

Из-за двери послышалось возмущенное: «Ополоумел?!» Святополк Володимирович побелел да и продолжил:

— А уж вы к нам с барыней, Александр Мечеславович.

Саша указал на меня и произнес небрежно:

— Яга.

Князь в лице переменился, за дверью кто-то в обморок грохнулся, а после там все затихло.

— Ка-ак Яга? — слабеющим голосом переспросил Святополк Володимирович.

— Яга, — спокойно подтвердил Кощей-младший, — и жена моя.

Вот вторая часть фразы прозвучала очень значительно. Пошатнувшись, князь с трудом удержался, дабы не сесть прямо на ступенях. Но все же правитель, как-никак, оттого в руках себя удержал, да вдруг затараторил:

— Не изволь гневаться, позволь слово молвить, сокол ты наш, да…

Стужев прервал его мрачным:

— Волхв где?

Задрожавший Святополк Володимирович трясущейся рукой указал на терем высокий.

— Нет у тебя больше волхва, — обрадовал его Стужев и направился в указанном направлении.

Его уход сопровождало паническое, но тихое «а-а-а» от князюшки. Мне его даже жалко стало, и я не сдержалась:

— Не переживайте, Святополк Володимирович, волхв ваш на самом деле темный, а Ёжки вам ничего не делали, ни вам, ни семье вашей.

Мне не поверили! Князь смотрел с каким-то священным ужасом и даже пошевелиться боялся.

— Вижу, что не верите, — я пожала плечами, — ну да Илюра-воевода вам правду поведает, его слово больше веры имеет.

И тут Святополк Володимирович тяжело вздохнул, спустился на две ступени и сел. Подавленный весь такой, как депрессивная картошка, в смысле пюре. Я, недолго думая, поднялась и села рядом с ним. Внезапно с высоты, точнее, из того самого терема, донеслось:

— Стужева, я тебе русским языком говорил — не сиди на холодном!

Вскочила я как-то неосознанно, а князь взял, да и полой своего кафтана поделился, а тот на меху. Буркнув «спасибо», я села на пожертвованное.

— Хороший был волхв, — задумчиво протянул Святополк Володимирович, — но непьющий… так и знал, дело тут нечисто.

В тереме что-то загрохотало.

— И очи жуткие — как глянет, всю душу выворачивает, глазом моргнуть не поспеешь, а уж на все «добро» княжеское дал, да подписи везде понаставил.

Опять тяжелый вздох, и князь продолжил:

— Богатырей моих по заставам разогнал, Илюру-то на дело черное отправил, вам, Ягам, на погибель. Я ж на суд честной звать хотел, чтобы миром-то решить, а Валий, он на своем настоял, незачем, мол, людям честным о подлой сути знать да в силе Князевой сомнения иметь. И говорит: «Покуда от последней Яги не избавишься, не избавятся от хвори дети твои, день-деньской гибнуть будут».

Узнаю методы темных.

В тереме снова грохотнуло что-то, после крышу сорвало напрочь. И в свете яркого полуденного солнца отчетливо был виден вспыхивающий молниями черный вихрь и огромный ледяной змей, бросающийся в самый его центр. На секунду стало страшно, не забыть мне тот жуткий бой во дворе Сашиного дома. Но только на секунду, потому как победу Стужев одержал мгновенно. И наземь, меняя очертания тела, полетел уже труп. Смотрелось жутко — начал падать косматый старик с бородой до пола да в мантии темно-синего цвета… а упал безусый черноволосый темный, в безрукавке, узких штанах да сапогах с зауженным носом. И вот она эпическая картина — на земле лежит мертвый темный с зияющей раной в груди, а над разрушенной башней терема высится громадный ледяной змей, ослепительно сверкающий на солнце. Змей медленно повернул голову, переводя взгляд с трупа на меня…

— Жалко мне вас, Ягуся, — вдруг сказал Святополк Володимирович.

Ледяной змей соскользнул с руин вниз, разворачивая сверкающие кольца. А вот земли коснулся уже Стужев, спрыгнул, поднялся, потянулся, разминая шею, и, переступив тело темного, направился к нам, насвистывая знакомый мне мотивчик про «Не пугайся, не пугайся, детка».

И вдруг в княжьем тереме кто-то как заголосит:

— Жива, жива наша горлица! А с лица-то все раны сошли! А кожа-то, кожа!

И тут же с другой стороны:

— Встал! Встал соколик наш! Батюшка княже! Встал княжич, надежа и опора! Живой и здоровый!

Святополк Володимирович замер. Застыл просто, только глаза увеличились, затем медленно голову ко мне повернул.

— Я же сказала, не виноватые Ёжки, не они болезнь на княжича и княжну настали.

Великий князь медленно поднялся, я, естественно, тоже, на его же кафтане сидела, да величественно по ступеням вниз спустился. И шел он по двору тоже величественно, будто на коронации, а как подошел к темному…

— Так, Ритусь, мы улетаем, — торопливо сказал Саша, едва Святополк Володимирович начал со всей души пинать свежеубиенного. — Давай-давай, поторапливайся.

Я торопиться не могла, я спускалась по ступеням, глядя на обезумевшего князя, который всю свою ярость, страх за детей да злость вымещал на том, кому уже было все равно.