Андрей Белянин - Хватай Иловайского!

Там, в летающей машине, люди тоже неслабо приобалдели при виде обходящего их всадника на трёх мётлах сразу. Пользуясь манёвренностью, я вышел им наперерез и вдарил из турецкого пистолета с обоих стволов в большущее стекло! Трещины пошли вмиг от края до края, а сами летуны дёрнулись, словно корова от укуса слепня. Ага, теперича не сделаете вид, будто б я для вас букашка малая, незаметная. Теперь на равных биться будем!

Изнутри открыли скользящую по боку дверцу да и высунулись с каким-то короткоствольным орудием. Пальбы я разумно дожидаться не стал, винтом скрутился вниз, спрятался у той же летучей машины под брюхом, без спешки перезарядил пистолет. Ну что, воры-похитители, повторим, а?

— Я вас научу невест красть!

Второй залп расколошматил боковое стекло, и оттуда кто-то, яростно матюкаясь, требовал объяснить, какого бабуина тут происходит?! Я был готов ответить, но злодеи резко взмыли вверх, мои мётлы за ними, а там уж и глазом не успел никто моргнуть, как мы неслись в синем небе над тихим Доном. Вот тут уж потеха пошла не по-детски! Стопорись, братцы, отныне вы на моей территории и нет вам прощения!

— Посторонись, зашибу-у! — взревел я, изо всех сил изображая из себя полного психа в эпилептическом припадке. Что в принципе было нетрудно, мне сразу поверили. Да и кто б сомневался в умственных способностях дико орущего типа, мчащегося лоб в лоб на превосходящую его размерами чудесную летательную машину? Капитан винтокрылой лодки едва успел уйти вверх, чудом не завалившись набок. А это только начало, я с вас, козлов перелётных, живых не слезу! Отдавайте мне взад разлюбезную свет-Катеньку-у, а не то хуже буде-э-эт!

Летуны пытались скрыться, оторваться от меня, отвалить в сторону, но не тут-то было. Дам я ему уйти, как же… Чёрные мётлы несли меня с утроенной ретивостью донских жеребцов, вертясь вокруг похитителей, как юркая щучка вокруг неповоротливого сома. До Калача не дотянуть, но вот загнать бы эту тушу к кладбищу да заставить приспуститься пониже, а там и…

До того как я заставил воздушную колесницу свернуть к кладбищу, они у меня немало крови попортили, а уж порох и вовсе весь сожгли. Сам летательный объект был мною исстрелян до последней возможности, раз двенадцать почитай пальнул. Они, конечно, по мне тоже стреляли будь здоров, но подбить живого казака на метле — это вам не комара у тёщи на шее оглоблей пришибить! Да и то какая ещё тёща попадётся, иная как потом оборотится, да и сдачи даст…

Плохо только, что уже на подлёте к кладбищу мётлы сдавать начали, ровно конь заезженный, в мыле. Ну и то верно, гонял я их и в хвост и в гриву. Так ведь они, поди, не своей волей полётами занимаются, их воля ведьмовская, заклятия страшные на весу удерживают. Я, увы, таковых не знаю, посему из последних сил и волокся над самой землёю на честном слове и на одном крыле. Однако дотянул же…

— Целься! Пли! — раздался снизу голос моего денщика, и шесть выстрелов грянули одновременно. — Гаси, хлопцы, тварину немецкую, ишь разлетался, как у себя дома…

Вслед за первым залпом, меньше чем через минуту грянул второй, а казаки уже приготовлялись встречать заваливающееся набок чудовище на длинные пики, когда вдруг… Железная дверца скользнула в сторону, и прямо мне на голову прыгнула отчаянно визжащая Катенька:

— Лови меня-а-а!

Мы столкнулись в воздухе саженей за пять до земли. В результате моё благородие отшвырнуло в сторону, спиной на чью-то могилу, а моя ненаглядная всей тяжестью рухнула в заботливые руки Прохора. Нет чтоб меня спасти?! Верный денщик называется, всё дяде расскажу! Хотя это я вроде уже не раз обещал…

— Хорунжий, вставай! Жив ли? — кинулись ко мне хлопцы, помогая кое-как встать на ноги. Ох, матерь божья, как же я об этот холмик безымянный всем хребтом приложился, а?

— Жить буду. Не весь, неполноценно и недолго, но буду, — не очень убедительно даже для самого себя промычал я. В глазах упрямо мелькало аж двенадцать казачков, хотя память столь же упорно твердила, что изначально их было пятеро, и по-любому двоиться-троиться-четвериться желательно бы в геометрической прогрессии, а не так, что было пять, стало двенадцать. Длинные предложения всегда утомляют, я и в мозгу-то их с трудом могу сформулировать, а уж чтобы ещё и с числами сообразно произнести…

— Глянь-кась, ребяты, а Прохор живую девку поймал! И, главно дело, держит так, словно любушку к груди прижимает! Ох, я б с такой кралей са… — Договорить нахал не успел, потому что я сунул ему рукоять нагайки меж зубов. Зарвались прям-таки на глазах! Ох уж мне эти молодые хлопцы — чуть вожжи отпустишь, и понеслась нелёгкая.

— Так, парни, либо всем цыц, либо я за себя не отвечаю, — неожиданно чётко и ясно приказала бывшая Хозяйка Оборотного города, и её, в отличие от меня, сразу послушались.

— Дядя Прохор, спусти меня на землю, я не маленькая.

— Дак ты ж не…

— И ноги у меня есть. Погнутые, но есть.

— Да я ж хотел, как…

— Ничего не знаю. Как вы хотели — ваши проблемы. А как я хотела, так только с Иловайским! У матросов нет вопросов?

Казаки нервно переглянулись, мало что поняв, но интуитивно вычленив главное.

— Дак мы ж то, шутковали тока. Коли она девка характерника нашего, дак и ради бога, мы ж не в претензиях. Нехай им оно буде!

Летучая косокрылая машина ушла за горизонт подбитым вороном, и там вроде даже громыхнуло. Наши подбросили вверх папахи от радости, а у меня в левой пятке отозвались привычные иголочки…

— Прохор, по коням! Айда до села, Василий Дмитревич в беде.

В один миг наш маленький отряд уже сидел на конях.

— Куда все-то? Поеду я, Прохор да Катя. А вам ждать здесь возвращения наших ребят из-под земли. До утра не вернутся, шлите ко мне нарочного. Но думаю, их выведут. Уверен даже…

Кто-то повиновался безропотно, кто-то дерзнул чирикнуть, что, дескать, мы себе интересные походы выбираем, а им, как молодым, одни подвиги рутинные. Поскольку мне такие вещи решать не по чину, мой многоопытный денщик самолично нараздавал кому надо подзатыльников и быстренько навёл порядок. Хлопцы подсобрались, убедились, что дело серьёзное и манёвры всегда важней войны, спешились, сгуртовали коней и сели в кружочек у могилы, спиной к спине.

— Езжай вперёд, хорунжий, — напутствовал меня Прохор. — А свет твой Катерина, распрекрасная картина, со мной поскачет, ей оно к удаче. У тебя-то жеребец пылкий, как уронит, шибанёт да затылком! А мой коняга ровный, повезёт, как зимою дровни. Ну ты понял, в общем? Гуляй себе, хлопче…

У меня на единый миг горло перехватило от обиды. Но Катенька подвигала вверх-вниз чудесные брови свои и подняла большой палец.