Андрей Белянин - Хватай Иловайского!

— Трезва. Просто находится в таком состоянии, когда до неуправляемой истерики меньше шага. То есть вот только этого нам ещё и не хватало до кучи…

— О, Монька со Шлёмкой! А чего у нас тут упыри делают? Гоните их, Василь Дмитревич, кто только не пытается примазаться к казакам, фигею я с лысых ряженых…

Слава тебе господи, что дядя отвлёкся на входящего Прохора. Да и вообще, кто может рассуждать здраво, когда обнимает такую красавицу…

— Низкий поклон всей честной компании, — широко улыбнулся мой денщик. — А что ж, ваше сиятельство, ординарец ваш по двору бегает, ровно кот наскипидаренный? Всё оружие в сени тащит, ружьё заряжает, саблю точит. Нешто военный конфликт с Польшею прямо на наш двор плавно перетёк?

— И небушко эдак помутнело… — добавили упыри, глянув в оконце.

Начинается, подумал я. На левую ногу уже и наступить больно было. С минуты на минуту грянет, хоть бы дверь успеть запереть…

— Запереть двери! Занять круговую оборону! Без команды не палить! Врукопашную не лезть! Нам бы только до зари продержаться…

— Да ты о чём, Иловайский? — в едином порыве вопросили все. Ну, быть может, кроме рыжего ординарца, ввалившегося в горницу с криком:

— Сполох! Вражьё во дворе, батька-атаман! Видать, недаром полк-то за реку отправили?!

О! А я о чём говорил? Не верили мне… Ну конечно, я ж кто, я балабол характерный, воинским долгом пренебрегающий, чего меня слушать? Ладно, не боись, Бог не без милости, казак не без счастья…

— А чего стоим-то? — искренне не понял я.

— Да, мать вашу, чего стоим-то?! — львиным рыком разразился мой грозный дядюшка, вспомнив, кто у нас тут, собственно, генерал и герой всех войн. — Купцы-молодцы, вам спинами дверь держать! Я с ординарцем у одного окна, Иловайский с денщиком у другого! Катенька, доченька, гостья милая, а ты на оттоманку садись, пряничка покуда откушай. К бою, братцы!

Мы все, как один, кинулись исполнять приказ. Кто на нас напал, гадать не приходилось, двор генеральской хаты быстро заполнялся горбоносыми солдатами в пёстрых одеяниях, тюрбанах и фесках, с кривыми ятаганами и кинжалами за поясом.

— Турки-придурки? — недоверчиво уточнил Прохор.

— Чумчары в личинах, — мигом поправили упыри, держа нос по ветру.

Ну, кто-кто, а я чумчарскую вонь тоже нипочём ни с чем не спутаю. Только откуда ж их столько-то и все по мою душу?

— Первыми не стрелять, беречь порох!

— Слушаемся, батька, — тихо ответили мы, наблюдая, как эти твари, прячась за заборами да плетнями, подтягивались к нашим окнам всё ближе и ближе. Вот уже с той стороны начали царапать дверь. Потом кто-то влез на крышу, ища вход к нам через печную трубу. Я вспомнил сказку о волке и трёх поросятах. Эх, жаль труба узкая, туда только кошка и пролезет, а то можно было б славно повеселиться, поставив на огонь котелок с вчерашними щами…

— Иловайский, выпить есть?

— Нет, ласточка моя.

— Врёшь ведь.

— Вру, ненаглядная. Но выпить не дам.

— А я у Василия Дмитревича попрошу. Он добрый, он мне не откажет. Я стакан вашего сельского самогону хряпну и отвалюсь на фиг, а вы тогда здесь хоть стреляйте, хоть убивайте, хоть хату героически жгите — мне оно будет фиолетово-параллельно!

— Извиняй, дочка, но я в сём деликатном деле своего племянника послушаю. Не след такой красавице с бодунища тяжёлого мешки под глазами ворочать. Не любо.

— Дядя Прохор?

— Эх, пропадай моя душа, вот уж не думал не гадал, что скажу такое… Дожил до седых волос, а умом недорос. Не услужил красавице, что грудями славится. В её туфли-лодочки не подал водочки, и нет мне прощения за прегрешения, ни дна ни покрышки, а хватил лишку, так за то и покаюсь, в грехах сознаюсь, и…

— Не дадите, короче, — наконец догадалась всё понимающая Катенька. — Первый раз прошу в мужской компании банально выпить, и все в отказ кинулись, словно я их в клуб поклонников шведского секса записываю. Сиди теперь как дура трезвой…

— Гражданин Иловайский, — неожиданно раздался знакомый голос, и из-за забора помахали белым платком. — Не стреляйте. Отпустите нашего научного сотрудника, и мы не причиним вам вреда.

— Звёздочка моя ясная, за тобой пришли. — Я кивком головы указал Кате на рыжую ведьму Фифи и стоящего рядом с ней чиновного чина из Третьего отделения. Сиречь главу ведомственной охраны, уже успевшего отметиться в наших пенатах.

— Никуда я с вами не пойду!

— Боюсь, вы не способны реально оценить сложившуюся ситуацию, — терпеливо продолжил лысый. — То, что происходит в настоящее время, является следствием вашей преступной легкомысленности и ужасающего непрофессионализма. Мы неоднократно просили вас прибыть в деканат и в конце концов были вынуждены применить более жёсткие меры. Но это вам же во благо!

— Слышь, ты, упырь, — прогудел дядя, и Моня со Шлёмой невольно проверили, хорошо ли на них сидят личины. — Сказала тебе девка, что не пойдёт она. Всё. Попробуешь ещё раз свои жёсткие меры применить, я те самолично башку срублю и не поморщусь!

— Я вас предупреждала, — скривила мордочку неубиваемая хромая ведьма. — Это казаки. Упёртый народ. И вашу учёную сотрудницу они не вернут, зуб даю… Нужен штурм.

— Госпожа Зайцева, — строго прошипел глава охраны. — Меня заставили принять вашу помощь из соображений политики и будущего консенсуса. Но не забывайте, что главный здесь я. И я отдаю приказы.

— Ой, боюсь, боюсь…

— К тому же вы ещё должны будете дать спецкомиссии оргкомитета института исчерпывающие показания по произошедшей трагедии на конференции в Санкт-Петербурге.

Я выстрелил без приказа. Навскидку, не целясь. Потому что времени не было ни секунды. Лысый лишь удивлённо вытаращился на кривой ведьмовской нож у своего горла, когда сама мадемуазель Зайцева так же уставилась на дырку в своём запястье. Чёрная кровь заструилась на землю…

— Иловай-ски-и-ий!!!

От её дикого визга прячущиеся чумчары воспрянули и с душераздирающим воем пошли в атаку. Жандармский чин из светлого будущего кинулся бежать. Мы прицелились…

— Спаси и сохрани чада Твоя, Царица Небесная, — проникновенно попросил мой дядя и рявкнул: — Пли!

Первым же залпом уложило пятерых чумчар. Пока перезаряжали, трое или четверо самых шустрых добежали до хаты, пробуя влезть на подоконник. Этих мы просто рубили, не глядя и не извиняясь. Отчаянная пальба, звон железа, крики ярости и боли слились в один надсадный вой, неимоверно долго разрывающий ушные перепонки. Нападающие отхлынули, даже не пытаясь подобрать тела своих павших. Мы отделались одной царапиной на щеке у дядиного оруженосца, щепкой зацепило.