Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 17

— Преступления в Раю? — переспросил Мак. — Это что-то невероятное, не могу поверить!

— Знали бы вы, что тут творится, вы бы еще больше удивились! Все пошло кувырком примерно с тех пор, как Он объявил всем, что Он вовсе не Бог — не тот великий и единственный, вечный и сопричастный всему живому. Нет, Он лишь заместитель Господа, который занят другими делами и поручил Ему править миром. Все стали гадать: чем же это занят настоящий Господь? Многие подозревали, что Господь затеял сотворение мира в другом времени и пространстве — теперь он, с учетом ошибок, создает мир попроще, в котором все сработает как надо. По всеобщему мнению, Господь решительно разочаровался в том, как пошли дела в данной Вселенной, но, будучи джентльменом, постеснялся заявить об этом вслух. Даже не намекнул.

Мак пристально уставился на бородача в белой одежде и наконец спросил:

— Стало быть, вы все-таки Бог?

— Да, в некотором смысле. А что вы хотите сказать?

— Да так, ничего особенного, — пробормотал Мак.

— Вы, похоже, разочарованы? — спросил Бог. — Ожидали увидеть Кого-то Совсем Другого.

— Нет-нет, что вы…

— Догадываюсь, о чем вы думаете. Не забывайте, я как-никак всеведущий. Это один из моих эпитетов.

— Да, слышал. В том числе и всеведущий.

— Но загвоздка в том, что этой великой способности лучше пропадать втуне. Я бы даже сказал, что главнейшая задача Бога — сопротивляться своему всеведению, ограничивать свое всеведение, не связывать себя этим всеведением. То же касается и всемогущества. Бог не должен быть связан своим всемогуществом.

— Не связан — всемогуществом? Не понимаю, как всемогущество может связывать!

— Всемогущество — страшная помеха, если оно совмещается со всеведением и состраданием. Постоянно возникает соблазн вмешаться на стороне справедливости, исправить Зло.

— А почему бы и не вмешаться?

— Если я поставлю свое всемогущество на службу своему всеведению, результатом будет мир, в котором все работает как часы. Свободная воля навсегда покинет эту Вселенную. Никто более не будет страдать от результатов своих поступков, ибо я буду постоянным стражем, который следит, чтобы ни одна ласточка не вывалилась из гнезда, ни один человек не погиб в дорожной аварии, ни одна лань не была настигнута леопардом, ни один человек не оставался нагим, в голоде и холоде, а также не умер преждевременной смертью… Или, хуже того, отчего бы не быть последовательным и не сделать так, чтобы никто никогда не умирал?

— По-моему, это был бы прекрасный мир, — сказал Мак.

— Он кажется вам прекрасным лишь потому, что вы продумали эту возможность не до конца. Предположим, все сущее продолжает существовать вечно. А ведь у всего живого свои запросы, свои особые потребности и желания. И все эти запросы, потребности и желания следует непременно удовлетворить. И уладить бесчисленное множество других проблем. Коль скоро леопарду не позволено охотиться на ланей, нужно позаботиться о другой пище для него. Сделать его травоядным? Но кто сказал вам, что растения не испытывают боли? Быть может, им хочется быть съеденными не более, чем любому животному! Видите, какие неожиданные осложнения появляются в мире тотальной справедливости. Чтобы распутывать все эти узлы, мне придется делать буквально все самому, вмешиваться в каждый пустяк. Какой невероятно нудной станет жизнь людей, если я буду решать за них все сколько-нибудь существенные проблемы.

— Да, теперь я вижу, что вам надо хорошенько призадуматься, прежде чем что-либо сделать, — сказал Мак. — И все-таки вы всеведущи, а это большое подспорье, когда хочешь рассмотреть какой-либо вопрос со всех сторон.

— И мое всеведение говорит мне: ограничь свое всемогущество.

— А как насчет Добра и Зла?

— Я неизменно считал, что это вопрос чрезвычайной важности. На беду, я никогда не мог однозначно отличить одно от другого. Уж очень запутанный этот вопрос. Я намеренно, по собственной воле принизил в глазах других свой образ. Пусть я Бог, и Бог единственный, у меня остается право быть скромным. И у меня есть право ущемить собственное совершенство кое в чем, дабы получить право смиренно признавать, что я не есть совершенство. Даром что я всемогущ и всеведущ — я этими способностями не пользуюсь в полной мере. У меня было такое чувство, что не следует навязывать миру свою волю и давать Добру торжествовать всегда и везде. Могу ли я позволить себе быть предвзятым и односторонним и выступать всегда на стороне Добра? Будучи все-таки всеведущим, я отлично понимаю, что при глубоком и полном анализе окажется: в конечном итоге Добро и Зло равны по своей ценности и дополняют друг друга. Такая моя позиция на самом деле никаких проблем не разрешает. Но и быть рабом одностороннего подхода я не хочу. Я не раз говорил: знать все — значит ничего не знать досконально. Вот почему я предпочитаю продолжать познание вещей. Возможно даже, я уже давным-давно знаю тайную суть всех вещей. Но я упрямо не признаюсь себе в этой тайной сути, скрываю ее от себя и от мира. Я не устаю повторять: даже Бог имеет право иметь свои секреты и должен знать не все.

— Но какой же урок мне следует извлечь из всего этого? — растерянно спросил Мак.

— То, что ты свободен точно так же, как и я. Быть может, в этом немного утешения — однако же это чего-нибудь да стоит!

После такого крупного события, как Тысячелетний Турнир, всегда наступает что-то вроде затишья. Через какое-то время после объявления приговора Ананке Аззи обнаружил, что у него появилось свободное время, и ему пришло в голову поинтересоваться дальнейшей судьбой Фауста и прочих персонажей, так или иначе участвовавших в Турнире.

Фауста бес нашел в харчевне на окраине Кракова. Как это ни удивительно, за столиком с доктором сидел, потягивая пиво, ангел Бабриэль. Оба радостно приветствовали Аззи и предложили присоединиться к ним и выпить пивка.

Затем Фауст продолжил прерванный разговор с ангелом:

— Вы слышали речи этой дамочки по имени Ананке? А ведь это же была Маргарита — девчушка, которая когда-то в лепешку разбивалась, только бы завоевать мое расположение!

— Старина, не дуйтесь на нее, она не хотела вас обидеть, — говорил Бабриэль. — Просто ее устами говорила Необходимость.

— Понимаю. Но чего ради Ананке вселилась именно в ее тело? — Фауст задумался, отхлебнул пива и продолжал: — Думаю, этот выбор неспроста. У Маргариты были качества, которые требуются Необходимости, слепо управляющей судьбами людей.

— Ага! Теперь вы схватываете суть, Фауст, — удовлетворенно сказал ангел. — Стало быть, последние события вас кое-чему научили!