Сергей Житомирский - Будь проклята Атлантида!

Башню в гавани Ор оставил напоследок — не будет страха опоздать к кораблям. Была и еще хорошая мысль — не брать Тейю. Но тут гийское упрямство наткнулось на еще более сильное — женское. Они выехали утром с тремя десятками ибров, радующихся случаю размяться. Далеко стороной объехали дворцовую площадь со зловещим шатром, украшенным молниями. Но стоянки либов и пеласгов нельзя было миновать.

Когда на дороге между ними показались рогатые конники, с обеих сторон бросились толпы людей.

— Пробиваемся вперед или к своим? — спросил старший у Ора.

— Они без оружия! — первой заметила Тейя.

Впереди бежал почти голый либиец. Его широкую грудь вперемешку пятнали следы львиных и волчьих зубов.

— Люди Светящегося!.. Скажите… — воин задыхался от бега. — Правда, что он… не велел мстить?

— Разве Хамма не передала вам? — удивился Ор.

— Сказала! — воин перевел дух. — Только как поверить? Неужто можно отказаться от мести?

— Ты бы не смог, — сказал Ор, — и я тоже. А он перед самой гибелью повторил: «Ни одной матери, ни одного воина не оставить!»

«Не велел!» «Не бросят!» — зашелестело по растущей толпе. А с другой стороны уже набегали пеласги.

«Эх, воины! Кого не уберегли!» «Эй, люди! Меня слушайте: не умер Приносящий свет! Обиделся, что не поверили ему, — ушел». «Обещал — скоро опять приду!» «А про Севза брат Светящегося сказал: у злого копья два острия — вторым себе в брюхо!»

А Севз, сидя в шатре, слушал сбивчивые донесения шакалов и бормотал бессильные проклятия.

Много сотен лет будут передаваться легенды о тех временах от стоянки к стоянке, от народа к народу. Гии будут рассказывать их иначе, чем котты, либы — не так, как борейцы. Дойдут легенды до времен, когда вместо мудрых Матерей над людьми опять встанут великие Небодержцы, Самодержцы, Потрясатели молниями. И тогда угодливые рапсоды придумают легенде счастливый конец — как царь над богами Зевес одолел дерзкого бунтаря, Прометея, а потом простил. Но в те осенние дни у обгорелой Атлы в великой схватке за человеческие души победил Промеат. Мертвый одолел живого!

Знаки — и на доме Тейи и над гротом — вышли яркие, хорошо видные издалека. И у поворота от Долины к Атле оставили весть на высокой стене храма.

Вернувшись в Атлу, они не нашли больших перемен. Только еще чаще взгляды истомившихся людей обшаривали океан.

А корабли первым увидел Ор. Вися на аркане у самого верха башни, он дорисовывал последнюю фигурку в послании Паланту: веселую и храбрую птичку, Праматерь своего рода. И вдруг, ненароком обернувшись, увидел у горизонта желтые пятнышки парусов. Он заорал так истошно, что ибры, дремавшие наверху, у конца аркана, решили, что порвался ремень. А узнав, в чем дело, кинулись с башни, оставив Ора висеть на стене.

Хохоча, как котт, и ругаясь, как бореец, он кое-как вылез на верхнюю площадку. Внизу гавань уже ревела от восторга, протягивая руки навстречу еще не видным снизу кораблям.

Этот день, весь следующий и утро третьего остались в памяти, как какой-то вихрь криков и беготни, улыбок и слез, и бесконечных радостных воплей, от которых звенело в сердце и в ушах. Из сумятицы, как камни из пенных водоворотов Стикса, высовывались отдельные мгновения — самые радостные, самые горькие, а то и просто случайно запомнившиеся: скрип первого корабля, обдирающего борт о камни пристани. Угловатое, на глазах чернеющее от страшной вести лицо Зогда. Блестящие спины либов, таскающих на корабли мешки с едой.

Еще Ор запомнил вереницы людей — род за родом, медленно, дрожа от нетерпения, придвигающиеся к сходням, длинноголового пожилого оола с атлантской девчушкой на руках, черную собаку с белым пятном на лбу. Она радостно бежала впереди кучки пеласгов, заботливо оглядываясь на новых хозяев.

А потом — Севз с Гехрой подъехали к краю пристани и спешились у сходней. Коней тут же забили и разрезали на дымящиеся куски. Гехра первой поднялась на палубу, а шедшему следом Севзу ибр преградил путь. «Меч!» — сказал он. Громовержец, багровея, положил руку на копье ибра, и оно треснуло в страшном кулаке. Но ибры уже набегали, жарко молясь, чтобы убийца заартачился. Гехра обернулась.

— Брось! — сказала она. — Ну!

Севз отстегнул меч, уронил в воду и, сгибаясь под тяжестью собственных плеч, взошел на корабль. Следом, затравленно озираясь, скользнуло несколько шакалов.

И вот — одинокая фигура Инада на пустой пристани. Он обвел ее взглядом из конца в конец, поднял глаза на пустые улицы, уходящие к городу, на холмы, горбящиеся на западе, и повернулся спиной к Атлантиде. Он выполнил последнюю волю Приносящего свет — никого не оставил!

Корабли выбирались из горла гавани. Люди бросали взгляды на Срединную, чтобы потом два десятка дней до слез в глазах смотреть на восток.

— Развязались с этой акулой! — сказал дородный Эстипог тощей, но величавой старухе, кивая на Атлантиду. — Теперь можно с Посдеоном кое-какие счеты свести: за те три ладьи и…

— Я тебе сведу! — Мать показала вождю костистый кулак. — Пятьдесят лет детей рожать надо, а не счеты сводить!

— Титанов нет, а небу хоть бы что! — Зогд отвернулся от Срединной и, волоча ноги, пошел вниз. Впервые выдалось время погоревать.

— Что приуныл! — Гехра игриво ткнула в бок мужа. — Домой приедем — самый большой табун тебе доверю. Лучше всякого войска!

— Сперва еще придется Айда и Гезд повидать! — огрызнулся Севз и, отвернувшись от враз поскучневшей Гехры, смерил взглядом Срединную.

— Может быть, что и не вышло, — пробормотал он, — но титанов я сокрушил! Этого у меня никто не отнимет.

Мельком взглянув на землю своего десятилетнего рабства, Хамма достала припасенную ткацкую раму и кликнула нескольких мужчин потолковее:

— Вот тут сядьте! — сказала она строго. — Буду учить вас хорошую ткань делать.

— Смотри! — показал Ор Тейе на медленно окунающуюся в волны башню. — Даже отсюда прочесть можно!

На темных камнях видны были красные знаки. Нарисованные величиной в два человеческих роста, они отсюда были маленькими, как на полосках голубиных вестей. Но вполне отчетливыми. Только хвост у птицы остался чуть-чуть недорисованным.

«Знаток и мореход! — прочитала Тейя медленно, как заклинание. — Найдите певицу у детей Куропатки!»

Прошло три года, вместивших меньше событии, чем одно предыдущее лето. Да и события все какие-то не величественные: без крови, воплей, предательств.

Инад с Зогдом едва уговорили яптов, коттов и гиев пропустить племена, сгубившие Промеата, через свои земли. Так велел Приносящий свет. И Севз, надеявшийся на войну, шепча проклятия, смирился с новой победой мертвого, но неодолимого соперника.