Луна и солнце - Макинтайр Вонда Нил

«Мне кажется, я тоже сейчас рассмеюсь, — пронеслось в голове у Мари-Жозеф. — Если до того не умру от холода».

— Вы оправдали наше высокое доверие, отец де ла Круа. — Его величество вышел к Иву на помост, но не переступил за край фонтана. — Подумать только, живая русалка!

— Ваша русалка, — почтительно поправил Ив.

— Месье Бурсен, что вы скажете? — спросил Людовик. — Украсит ли сие чудище наше торжество?

Месье Бурсен, в невзрачном жюстокоре, каковой ему полагалось носить в соответствии с низким статусом при дворе, бросился на зов. Он поклонился, потирая руки, высокий, тощий, мертвенно-бледный и безобразный, — точь-в-точь ангел смерти.

— А она доживет до празднества? Она не отказывается есть?

Бурсен заглянул за край бассейна. Морская тварь кружила вокруг статуи Аполлона, напевая печальную мелодию.

— Она почти не принимает пищи, — сообщил Ив.

— Значит, вы должны ее откормить.

— Вы же иезуит, — с жаром напомнил ему Людовик. — Где же ваши хваленые хитрость и красноречие? Заставьте ее есть.

Морская тварь вновь вцепилась в прутья клетки и принялась трясти их, подняв сноп брызг.

— Прикажите ей перестать, — взмолился месье Бурсен, — не то ее мясо испортится!

Мари-Жозеф ужасно хотелось успокоить русалку, но она не решилась подать голос из-за спасительного графского плаща.

— Не могу, — возразил Ив. — Это дикое животное, оно не слушается человека.

— Она успокоится, — предположил Людовик, — когда привыкнет жить в неволе.

Его величество спустился на землю, постукивая по деревянным ступеням высокими каблуками. Ив и месье Бурсен последовали за ним.

— Месье де Кретьен, — любезно обратился Людовик к графу Люсьену.

— Ваше величество?

— Мадемуазель де ла Круа, — воззвал к Мари-Жозеф Людовик, уже выйдя из клетки, но так и не оборачиваясь.

У Мари-Жозеф перехватило дыхание.

— Д-да, ваше величество?

— Вы что же, дожидаетесь, пока вам не нанесет визит Аполлон?

Придворные рассмеялись, а Мари-Жозеф покраснела, уловив смысл шутки. Смех постепенно стих.

— Н-нет, ваше величество.

— Тогда выходите оттуда немедленно, а не то заболеете.

— Да, ваше величество.

Она с трудом вскарабкалась на помост. Граф Люсьен по-прежнему скрывал ее от любопытных глаз своим плащом, а теперь, когда она взбиралась по ступенькам, приподнял плащ своей тростью. Если вода в бассейне была холодной, то воздух показался и вовсе ледяным. Дрожащая, мокрая, она перешагнула через край бассейна, проскользнула мимо придворных и затаилась в тени лабораторного оборудования.

По-прежнему стоя спиной к фонтану, король обратился к мадам де Ментенон:

— Моя дорогая, вам понравилась русалка?

Шевалье де Лоррен прошествовал мимо графа Люсьена и картинным жестом сбросил с плеч длинный темный плащ. Под ним оказался синий жюстокор, такого же цвета, что и у графа Люсьена, но не столь богато отделанный золотыми кружевами. Синий жюстокор был своего рода знаком отличия, свидетельствующим о принадлежности к доверенным лицам короля. Месье не удержался и проводил Лоррена взглядом, не в силах сосредоточить внимание на короле.

— Это создание необычайно безобразно, сир, — откликнулась мадам де Ментенон.

— Не безобразнее дикого вепря, мадам.

Лоррен накинул плащ Мари-Жозеф на плечи. Ее облек подбитый мехом бархат, охватило тепло его тела, объял аромат его духов.

— Благодарю вас, сударь. — У нее стучали зубы.

Лоррен поклонился и занял свое место возле месье. Тот дотронулся до его плеча. В свете свечей сверкнули его бриллиантовые перстни.

— Полагаю, это демон, сир, — промолвила мадам де Ментенон.

— Ваша светлость, это порождение природы, — возразил Ив. — Святая Матерь наша Церковь всесторонне изучила свойства морской твари и причислила ее к животным. Таким, как слон его величества или крокодил его величества.

— Однако, отец де ла Круа, — упрекнул его король, — вы могли изловить и особь попригожее.

Ив подошел к секционному столу, вынудив Мари-Жозеф отступить еще дальше в тень. Граф Люсьен по-прежнему заслонял ее от его величества, а мокрое платье теперь скрывал плащ Лоррена, но локоны неопрятными спутанными прядями облепили лицо. Фонтанж смешно сбился набок, его проволочный каркас до боли врезался ей в затылок, грозя вырвать волосы.

Ив развернул парусину, скрывавшую тело. По доскам настила тоненько застучали осколки льда.

— Все русалки, вне зависимости от пола, одинаково безобразны, ваше величество, — объявил Ив.

Придворные столпились вокруг него, спеша увидеть мертвую русалку. На стене шатра их тени торопливо стеснились вокруг тени брата Мари-Жозеф. Ив нынче был луной при солнце его величества, и другие придворные надеялись, что им тоже перепадет частичка отраженного света.

— От нее исходит смрад, ибо таковы основные соки ее тела.

Мари-Жозеф осторожно выглянула из-за края плаща, которым скрывал ее граф Люсьен. Месье прикрывал нос платком. Мари-Жозеф вполне понимала желание тех, кто не привык присутствовать на вскрытиях, иметь при себе ароматический шарик.

— Не показывайтесь, мадемуазель де ла Круа, — с трудом сдерживая раздражение, посоветовал ей граф Люсьен.

Разумеется, он предпочел бы занять полагающееся ему место рядом с королем. Людовик, со свойственным ему великодушием и тактом, сделал вид, будто не заметил его отсутствия.

Мари-Жозеф сжалась в комочек, снова спрятавшись за спасительным плащом, откуда ей были видны только тени брата, короля и придворных.

— Противогнилостный раствор действительно имеет сильный запах, месье, — подтвердил Ив.

— Признаюсь как на исповеди, — если, конечно, мой духовник простит мне такую неверность.

Тень Людовика кивнула тени отца де ла Шеза, его исповедника, а в голосе его величества послышалась едва заметная насмешка. Отец де ла Шез низко поклонился.

— Признаюсь, я не слишком-то верил вам, отец де ла Круа, — произнес король. — Однако вы обнаружили этих загадочных созданий в неизведанных морях Нового Света. Ваши предположения оправдались.

— Все данные указывали на то, что они собираются именно в этом месте именно в это время, — скромно добавил Ив. — Я всего-навсего оказался первым, кто сличил все свидетельства прошлого. Русалки избрали своей обителью уединенный остров Эксума, где им не грозит никакая опасность и где они встречаются, когда июньское солнце проходит над глубокой океанской впадиной. Там они совокупляются без разбору, как неразумные животные.

Воцарилось выжидательное молчание.

— Пожалуйста, избавьте нас от подробностей, — сурово промолвила мадам де Ментенон.

— Для истинного натурфилософа не существует запретных тем! — вмешался герцог Шартрский, одержимый страстью познания, которая вызывала тревогу при дворе и подозрения у низших классов. — Иначе как постичь сущность мироздания?

— Быть может, для натурфилософа и нет запретных тем, но моих обычных подданных может смутить многое и многое, — поправил молодого человека его величество. — А то и ввести в искушение.

— Но сущность мироздания…

— Замолчите сейчас же! — послышался тихий, но твердый голос мадам.

Мари-Жозеф стало жаль Шартра. При его титулах и богатстве, он не мог удовлетворить свою жажду знания. Он был бы счастливее, если бы, как Мари-Жозеф, не занимал вовсе никакого положения.

«Счастливее-то счастливее, — подумала Мари-Жозеф, — но лучших научных инструментов и оборудования у него бы точно не было».

— Со времен Людовика Святого, — провозгласил король, — никто еще не привозил во Францию живую русалку. Не могу не воздать вам хвалу, отец де ла Круа.

Его величество ловко сменил тему, и возникшее было напряжение спало.

— Ободрение и поддержка вашего величества гарантировали успех моей экспедиции, — сказал Ив.

— Я порекомендую вас моему кузену, его святейшеству папе Иннокентию.

— Благодарю вас, ваше величество.

— И я буду присутствовать при вскрытии русалки.

— Я… я…