Андрей Астахов - Повелитель кошек

— Эрил! — Бреа подошла к моей постели с деревянной миской в руках. — Давай я покормлю тебя.

— Я не голоден, — буркнул я. — Я лучше посплю.

— Тебе надо поесть, — сказала девушка. — Ты два дня лежал бесчувственный и сильно ослабел. Посмотри, какой замечательный суп я для тебя сварила!

«Замечательный суп» оказался белесой бурдой из воды и муки, в которой плавало несколько кусочков репы и поджаренного свиного сала. Ни картошки, ни лука, ни моркови в супе не наблюдалось. Хлеб, который Бреа предложила накрошить прямо в похлебку, был темным, губчатым и издавал сильный кислый запах.

— Я не хочу есть, — сказал я решительно, поболтав в похлебке ложкой. — Ешь сама, я не буду.

— Эрил! — всхлипнула девушка. — Ты разрываешь мне сердце.

— Прости, дорогая, но я, наверное, еще не совсем здоров. Унеси свой суп.

— Может быть, ты захочешь поесть позже, — с надеждой сказала Бреа. — Я приберегу суп для тебя, хорошо?

— Хорошо.

— Завтра будет свободный день, и я испеку тебе пирог с рыбой, — сказала Бреа. — Белесая Лони дала мне трех больших карасей и немного крупы. Обещаю, это будет отменный пирог.

— Не сомневаюсь в этом.

— Мне надо покормить свиней, — промолвила девушка. — Я быстро. Ты не скучай без меня.

Она вышла, а я остался наедине со своими очень невеселыми думами. Дождавшись, когда девушка отойдет подальше от дощатой двери, я встал с постели и начал обследовать лачугу. Если этой мой дом, то живу я прям-таки совсем неважно. Чистой воды бомжатник. Хижина была по сути полуземлянкой, с бревенчатыми стенами и крошечными окнами, затянутыми какой-то мутной пленкой явно органического происхождения. Кровля была соломенной, уложенной на крестообразные стропила, и над моей головой весело чирикали птицы, влетавшие в дом через дыры в крыше. Вся обстановка состояла из широкого стола — по сути, щит из нескольких широких досок, уложенный на грубые козлы, — четырех очищенных от коры кругляков, заменявших стулья, двух широких лавок (типа кровати!) и большого сколоченного из досок сундука в углу. Рядом с сундуком стояли деревянная прялка и пара больших кувшинов. Я заглянул в них: в одном было немолотое зерно, в другом репа. В другом углу находилась кубическая печь из обмазанных глиной природных камней, а на ней я увидел посуду — деревянные и глиняные чашки, горшки и кувшины. Из одного горшка торчали черенки ложек, вырезанных из дерева. В лачуге не было ни единого изделия промышленной цивилизации, и это было совершенно необъяснимо. Какой бы сильной дурью меня не накачали, мое отравленное наркотиком сознание не смогло бы так исказить абсолютно ВСЕ окружающие меня вещи.

Я посмотрел на тлеющие в печи головешки и принял решение. Осторожно, чтобы не обжечься больше, чем надо, я просунул левую руку в жерло печи и коснулся пальцами одного из углей. Боль от ожога была сильной и вполне реальной. Оглядевшись, я увидел, что странный интерьер вокруг меня нисколько не изменился. У меня на лбу обильно выступил ледяной пот.

— Значит, не сон, — пробормотал я, дуя на обожженный палец. — И не глюки. Тогда что, ептыть?

Несмотря на владевший мной ужас, я решил провести еще один эксперимент. Отломив от лежащего у очага полена щепку, я написал на земляном полу сначала «Кирилл Москвитин», а потом «Эрил Греган». Странно, но это был мой почерк, он нисколько не изменился, разве только буквы получились малость корявые. Швырнув щепку в печь, я затер рукой надписи и заглянул в сундук.

Здесь были шмотки. Наверху лежала пара мужских штанов и рубах из грубой холстины, сшитых самым топорным образом. Замечу попутно, что я и сам был одет в точно такие же штаны и рубаху. Под мужскими вещами я обнаружил несколько женских платьев — видимо, это была одежда Бреа. Одно из платьев было украшено незатейливой вышивкой, сделанной зелеными нитками. Вся одежда была на плетеных нитяных шнурках, никаких пуговиц. На дне сундука под платьями лежала штука темного домотканного холста, две пары самодельных кожаных башмаков самой примитивной работы, несколько платков с неподрубленными краями и маленький мешочек, перевязанный кожаным шнурком. Я развязал шнурок, и из мешка вывалилось медное колечко и четыре медные монеты, одна из которых была покрыта зеленой патиной. Монеты были странные, края у них были неровные, на аверсе была надпись «Один фельд» без цифры, а на реверсе красовалось примитивное изображение, в котором с трудом угадывалось какое-то животное из породы кошачьих — не то тигр, не то леопард.

Ни моей одежды, ни всего того, что было при мне в тот момент, когда мы с Вероникой зашли в дом Данилова, в лачуге не было и в помине. Меня обчистили по полной. Это было очень странно: ну, понятно, те, кто сыграл со мной такую злую шутку, могли забрать мою одежду, мой достаточно дорогой «Самсунг», наручные часы «Ситизен» и бумажник, в котором было двести баксов и почти шесть тысяч рублей. Но какой крохобор позарился на копеечную шариковую ручку или ключи от квартиры? Что за хреновина вообще творится?

За моей спиной заскрипела дверь, и я обернулся. Бреа стояла в дверях и растерянно смотрела на меня.

— Это все наши деньги? — сказал я, показав ей монеты.

— Нет, есть еще серебряный аберн, который мы дали в долг вдове Вернан, — Бреа вошла в лачугу. — Она обещала вернуть его к концу месяца с процентами. Так что подушную подать мы заплатим в срок, и высокий лорд Барден будет милостив к нам. Всю зиму сможем работать только на себя.

— Я совсем забыл о подати, — я сделал вид, что очень смущен тем, что моя память совсем изменила мне. — Ты правильно сделала, что дала деньги вдове.

— Я дала? — Бреа снова беспомощно на меня посмотрела. — Это ты велел помочь ей, потому что у нее пала от чахотки корова, и ей совершенно нечего есть.

— Хорошо, хорошо, я действительно ничего не помню. Но ты ведь расскажешь мне все, что творилось в последние дни, так?

— Конечно, — Бреа подошла ко мне и обняла. Эта чистая и непосредственная ласка была очень трогательной, но мне сейчас было не до нежностей, тем более что от «сестры» шел довольно неприятный запах — не то хлева, не то грязных волос. Ясен пень, что моются тут от случая к случаю.

— В деревне все ужасно волновались за тебя, — сказала девушка. — Все хотели прийти к нам и убедиться, что ты жив и не превратился в мерзкое чудовище. Отец Деймон всех успокаивал. Вчера приезжал управитель из замка, Симон, говорил со старостой, и тоже спрашивал о тебе.

— Большая честь для меня, — я усмехнулся. — Что еще?

— Ничего. Все готовятся к оплате податей. Высокий лорд Барден сейчас в отъезде, должен вернуться в замок через три недели. В день блаженного Юстина как обычно начнется сбор податей. Так что я успею еще напрясть шерсти.