Вверх тормашками в наоборот-3 (СИ) - Ночь Ева

– Для матери – нет, уже ничего не можешь сделать, – жёстко и твёрдо выговаривает слова сын и смотрит Нулаю в глаза. – Но для её дочери, моей сестры – да. Она больна тем же недугом – проклятьем Верхолётного замка и угасает. А вместе с ней Лерран – властитель соседних земель, захотевший однажды стать хозяином чужих владений. Я пришёл за этим, отец. Чтобы ты снял проклятье, развязал узел, вернул им жизнь. А потом… можешь владеть своим наследством – оно твоё по праву.

Геллан

– Та девочка… её дочь?

Геллан сразу догадался: Нулай понял. Внешне непохожих Геллана и Милу роднили глаза.

– Дочь Амы и Пора. Моя сестра Мила. Единственная ниточка, которую чуть не перекусил Верхолётный замок.

– Пор таки женился на ней. Были ли они счастливы? – вопросы рвутся помимо воли Нулая – Геллан это видит. Что это: запоздалая ревность?

– Ты знал о Поре?

– Он утверждал, что они были счастливы, пока не появился я и не заморочил девушке голову. Мне нужен был замок. Пору – Ама. Так это выглядело со стороны.

– Это он был тем самым благодетелем, который пообещал сохранить твою тайну, если ты исчезнешь и оставишь её в покое?

Геллан невольно сжимает кулаки. Гримаса страдания искажает черты его лица. И только Дара удерживает его на краю, перед пропастью, куда он обязательно упал бы, если бы не горячая ладонь в руке.

– Хочешь знать, была ли она счастлива? Потому что «они» – слишком неправильно, чтобы объединять их имена даже сейчас, когда Небесный Тракт принял их тела. Надеюсь,  души Пора и Амы ходят разными тропами.

Нулай уже знает ответ. Он очевиден без слов. Но есть что-то очень важное – пройти путь откровения, болезненного и жуткого, до конца.

– Он напивался и бил. Её, маленькую Милу. Доставалось и мне. Я вырос у стакеров, иначе мог не выжить. Я убил его в честном поединке, когда смог.

«Вот так ей жилось без тебя», – хочет добавить, но не смеет: слишком жестоко и больно. Геллан только сейчас понимает: она могла остановить его. Одним словом. Признанием. Ребёнком, что носила под сердцем. И он бы остался, никуда не ушёл. Недосказанность и недоговорённость пролегли годами разлуки. Прочертили новые пути и линии. Разлучили навсегда.

У Нулая на плечах сейчас – неподъёмный груз. У него белые-белые волосы и тёмные глаза, в которых нет ни живости, ни света. Только тусклый отблеск, замешанный на боли.

Не ему судить – Геллан понимает это так ясно, что становится легче.

– Пойдём, посмотрим девочку, – Нулаю тяжело даются слова, но он готов нести свой груз дальше. Сильный, очень сильный. Может быть, этим можно восхититься.

Они заходят в маленькую комнатушку, и сразу становится тесно. Обрывается разговор, замирает звонкий Милин смех. Странно как. Они… сдружились. Мила и Лерран. А рядом – Леванна Джи. Геллан и не заметил. Не понял, насколько общий недуг сблизил сестру и нелюдимого, странного соседа, что однажды возжелал отнять Верхолётный замок. А может… так было нужно? Чтобы они нашли друг друга? Пересеклись?

– Ты позволишь? – спрашивает Нулай у Милы и протягивает к ней раскрытые ладони. Он заглядывает в Милино лицо. Ещё бы. Девочка так похожа на мать. Тёмные кудри. Большие синие глаза. Нос, подбородок, овал лица. Хрупкая фигура. Кажется, она всё впитала от матери. Забрала, чтобы не забывали. Помнили.

Мила кивает и, осторожно забирает свою ладонь из руки Леррана. Тот хмурит брови. Ревнует. Дикие боги, он ревнует и сердится. Готов защитить его сестру, заслонить грудью.

Нулай смотрит на них с интересом. Проводит раскрытой ладонью по воздуху. Опускает веки.

– Один источник, – бормочет удовлетворённо и слабая улыбка касается его суровых губ.

Он берёт Милу за плечи и прижимает к своей груди. Словно отец обнимает дочь после долгой разлуки – так нежны его жесты, так красноречиво это объятье. И сестрёнка, что боится чужих людей и сторонится чужих прикосновений, не вздрагивает, не отшатывается, а доверчиво льнёт к Нулаю.

У Геллана в груди пищит и колет. Тоже ревность? Надо же…

Большая ладонь Нулая бережно, почти любовно гладит по тёмным кудрям. Веки его подрагивают, по лицу проходят судороги.

Дара дышит так шумно, что хочется успокоить её. Попросить расслабиться. Потому что напряжения сейчас столько, что тронь воздух – и зазвучит струнами, разбросает тревожные ноты по крохотной комнатушке, бросит тело в дрожь.

– Проклятие есть, – поворачивает Нулай голову, но не спешит отпускать из объятий Милу. – Старое, даже древнее, настолько глубокое и мощное, что почти невозможно развязать узел. Это проклятие на крови. Вероятно, необратимое.

– Кровь?

– Кровь… – произносят они с Лерраном почти одновременно одно и то же слово.

Нулай наконец-то отрывает руки от Милиных плеч и осторожно сажает девочку на узкую лежанку.

– На мужчин и женщин проклятие действует по-разному. Но суть его одна – смерть. Не всегда быстрая, часто мучительная. Тот, кто не рождён драконом и посягнул на замок, должен умереть.

– И есть способ развязать этот узел? – Геллан старается говорить спокойно. Сейчас это важно. Всего лишь крохотный шанс. Маленькая надежда. Неужели всё зря?..

– Я не знаю, – Нулай очень честен. Может, не нужно было вести разговор здесь, в этой комнате, где находятся двое приговорённых. – Есть только один способ, который приходит мне на ум. Немножко безумный, из разряда легенд и сказок.

– И какой же? – Дара переминается с ноги на ногу и впервые открывает рот за всё время, что они общаются с Нулаем.

Отец расправляет плечи и сразу же становится выше. Величественнее. А комнатка – ещё меньше.

– Стать драконом.

Дара

Дурацкая шутка. Да-да-да! Наносить воду решетом. Что там ещё было в той сказке? Не вспомню вот так с разбегу.

– Что значит стать драконом? – слова так и рвутся с языка, спешат, спотыкаясь. Они сейчас быстрее мозга, как всегда. – Что для этого нужно? Через барьеры попрыгать? По земле поползать? На перекладине подтянуться сто раз?

Он смотрит на меня с теплотой. Глаза его оживают, искрятся ласково. Это не смех. Глубокая мудрость. Бесконечное терпение. Не высокомерная снисходительность, нет. Это чувствуется.

– Они должны принять мою кровь.

Всего-то? Надо же. А говорил – из разряда сказок. Хотя, если подумать хорошенько, в любой простоте кроется засада. Большая и толстая опа. Потому что по щелчку пальцев ничего не делается.

– Почему твою? Геллан ведь тоже дракон? И Ренн?

– Ренн? – брови Нулая взлетают до небес. Интересненько.

– Он сказал, мы братья. Думал, что ты его отец. Тоже, – пытается объяснить Геллан. – Говорил что-то о голосе, зове крови, который хорошо чувствуют маги.

– Он не может быть моим сыном, – очень уверенный ответ. – Зов крови, говоришь? – кажется, его заинтриговало не на шутку сие известие. – Он его чувствует?

– Его отец Лимм. Теперь мы знаем.

Удивительно живое лицо у Нулая. Геллан намного сдержаннее. А этот не стесняется выражать свои эмоции. Эмоции сменяются бешено, как в калейдоскопе: хмурая тень, понимание, озадаченность.

– Вот, значит, кто. А мы ломали голову.

Я рухнула на табуретку – ноги не держали. А все эти вопросы рождали только ещё большую неразбериху.

– Мы знаем, что случилось в Вахрунде, – Нулай решил объясниться. Я вижу, как он бросает на меня взгляд. Слушает мысли небось. А я, как всегда, открытая книга – бери, читай. – Стон тверди дошёл и до Острова Магов. Мы пережили небывалый шторм, который мог нас уничтожить. Так это были вы. Те, кто остановил безумие.

Как-то неловко было хвастаться, поэтому мы молчали. Но молчание порой красноречивее слов.

–Мы знали, что это был маг. Лиммуарий, значит. Я считал, он сгинул много лет назад. Он мой брат по отцу. Внебрачный, – поясняет Нулай на наш невысказанный интерес. – Так что вы братья, Геллан. Двоюродные. Что же касается другого вопроса… И кровь Геллана, и кровь Ренна может подойти, если нет ничего другого.