Ник Перумов - тема: "Псы любви"

— Следует поторопиться, брат… времени осталось очень мало!

…

— Три партии Искателей погибло, пытаясь проникнуть в Курган Эллира. Мы на верном пути, Тучегон!

— Ты отправил дары Клану? Дары и наши соболезнования?

— Они не желают принимать даров. Более того, оскорбляются. Дело чести Искателя рисковать жизнью в поиске!

— Тогда засвидетельствуй им наше почтение. Богато засвидетельствуй!

…

— Это все очень глупо. Ты собираешься шантажировать Сумрака урной с прахом? Ты смешон, брат!

— Я думаю, тебе стоит просто не мешать нам, Ворон. Тем более, что кто-то должен руководить подготовкой к осаде Руанны… на ют случаи если мы действительно будем смешны.

…

— Сегодня привезли Волчьего Духа… Тучегон?

— Да.

— Ты ведь знал, что он не вернется живым…

— Знал.

— Эта девочка и он… ведь это мы убили их. Ты и я.

— Твоей вины здесь нет, Шепот. Жертвы приносил я.

— Жертвы? Ты говоришь — жертвы? И ты сможешь с этим жить?

— Сейчас — да. Потом — не знаю.

…

— Они нашли ее! Нашли! Тучегон, мы смогли! У нас получилось!

— Да-да, я знаю, мне уже сказали. Но времени почти не осталось… Орда заканчивает переправу. Надо торопиться!

— Что они хотят взамен?

…

— Щит Тьмы.

— Это невозможно! Отдав им Щит Тьмы, мы потеряем возможность контролировать Гильдию Некромантов. Более того, войска нежити станут неуязвимы для солнечного света. Какая армия устоит против полчищ мертвецов? Уж лучше Орда. Они, по крайней мере, живые. Я против!

— Мы установим жесткий контроль за пограничными территориями. Усилим наблюдение за городом Умертвий. Удесятерим награды за головы контрабандистов, поставляющих мертвые тела Гильдии. У них просто не будет сырья, чтобы создать настоящую армию. Игра стоит свеч!

…

— Это она?

— Она.

— Она что-нибудь помнит?

— Память будет возвращаться к ней. Не сразу, но она все вспомнит.

— Никогда не думал, что она… такая…

— Чего ты ждешь, Тучегон! Орда скоро будет под стенами Руанны! Почему ты не ведешь ее к Сумраку?!

— Поверь мне, я знаю, что делаю.

— А если теперь, по прошествии трех веков, она ему безразлична? Если ему проще будет любить образ, а не живую женщину? Что тогда? Ты думал об этом? -

— Думал. Тогда пойдем к Ворону. Думаю, у него найдется пара кольчуг и лишние мечи.

…

— Они на марше! На расстоянии двух дней перехода, чего ты ждешь, брат?!

— Терпение, Мастер Трав. Терпение! Иметь на руках любимую женщину Сумрака — не значит управлять им. Им никто и не сможет управлять. Мы просто должны дать ему мотив.

…

— Тучегон, когда ты последний раз спал?

— Что? О чем ты?

— Ты не спишь уже четвертые сутки. Так нельзя.

— Скоро все закончится. Все закончится, поверь мне…

— Что тебя гложет?

— О чем ты, Шепот?

— Ты знаешь, о чем я. Что ты задумал? Чего мы не знаем? Как ты намерен поступить с Илюной?

— Я отдам ее Сумраку. Но не просто так. Я дам ему мотив, вполне достаточный для того, чтобы сражаться с Ордой.

Она была великолепной альбиноской. Ее волосы были похожими на белый шелк, кожа на белый атлас; ее ногти, ее губы, ее глаза были коралловыми. При этом она не была изумительно красивой. Ледяная статуя просто не может быть по-настоящему красивой, а она казалась именно статуей, безукоризненным, искусно выточенным из глыбы льда произведением искусства. Разве можно такую любить? Все равно, что любить картину или скульптуру!

И тем не менее, такова была любовь Сумрака.

Сумрак не сразу увидел ее и Тучегона, поглощенный созерцанием армии, медленно надвигающейся на Руанну. Весь горизонт затопила жирная черная полоса, постепенно увеличивающаяся в размерах. Их были великие тысячи, этих варваров, ведомых Змеиным Лордом. И где-то там, среди этих бесчисленных тысяч, затянутых в металл и кожу, затерялся крохотный череп. Всего лишь сухая, выбеленная временем кость, наделенная, однако грандиозной силой, неуклонно разрушающей чары Кудесников.

Скоро он будет свободен! Свободен!

И он не уйдет сразу, нет! Он останется, чтобы увидеть, как Орда Змеиного Лорда разнесет этот проклятый город по кирпичику, сравняет его с землей. За семьдесят лет ненависть к великолепной Руанне выкристаллизовалась в душе Сумрака в нечто, едва ли не физически осязаемое…

— Сумрак. — Негромкий окрик заставил его оторваться от кровожадного предвкушения.

— У тебя новая тантрическая заморочка, Тучегон? Сумрак обернулся, и насмешка застряла у него в горле.

Потрясенный, он даже отступил на шаг, запнулся за парапет и обязательно упал бы с террасы, если бы неведомые силы, все еще оберегающие пленника, не подтолкнули услужливо в спину.

… Прошло триста лет, но он узнал, Он не мог не узнать…

— Ты заигрался, Тучегон, — тихо прошептал Сумрак. — Ты даже не знаешь, насколько ты заигрался!

Боль и жуткая ненависть переполнили все его существо.

Сумрак яростно закричал, до костного хруста стискивая кулаки, и тени вдруг метнулись к нему со всех углов и закоулков, обняли плечи длиннополым темным плащом, ожили, закрутились вокруг бешеными смерчами.

Он возвращал себе силы!

Колдовские путы немедленно начали действовать, Сумрак почувствовал, как они сжимаются вокруг него, силясь раздавить ребра, скрючить хребет, поставить на колени… но Череп Масакара был уже слишком близко, и власти Кудесников приходил конец.

— Ты подсовывал мне величайшую шлюху мира. Ладно. Ты дал мне невинную деву, не перенесшую предательства, и записал ее жизнь на мой счет. Ладно. Теперь ты пришел с иллюзией той, кого я!.. НЕ ЛАДНО. За это я накажу тебя, Кудесник! Поверь, я думал отложить это до более позднего времени, чтобы сполна насладится расплатой, но теперь я не могу терпеть. Я накажу тебя здесь и сейчас!

Сумрак снова крикнул, и невидимые путы лопнули, не в силах противится мощи Повелителя Теней. Он взметнул кулаки вверх, и тени скользнув по вытянутым рукам, устремились ввысь, распускаясь в небе громадным черным цветком, извиваясь в воздухе, душа тяжелые, набрякшие от дождей тучи, разгоняя их в стороны.

— Давай, Тучегон! Давай свои молнии! Поиграем!

— Она живая, Сумрак.

Тучегон подтолкнул Илюну к вырвавшемуся на свободу пленнику и развел руки в стороны, демонстрируя, что не намерен сражаться.

— Су-мрак, — неуверенно произнесла женщина, пытаясь разглядеть окутанного тенями любимого сквозь паутину белоснежных волос, упорно забрасываемых на лицо ветром.