Юрий Никитин - Передышка в Барбусе

— Как снег на солнце, — сказал сотник и расхохотался. — Так что их хитрая задумка не удалась.

— Разве хитрая? — возразил десятник. — Весь двор говорит, что они обезумели от любви, уже ничего не страшатся и почти не скрываются.

Сотник погрозил пальцем.

— Дети такого ранга, запомни, с детства приучены хитрить. Это что-то задумано, чтобы кого-то с кем-то поссорить, какие-то связи укрепить, кого-то подтолкнуть к войне или ссоре... Пойдём, я тебе за кубком вина такие хитрости двора расскажу!

Он отечески обнял за плечи младшего, повёл в караулку. Высоко на стене что-то на миг затмило звёзды, такое же тёмное, как ночь, чёрное и молчаливое.

Повозка не мчалась, а летела над землей, едва касаясь её колесами. Сигизель настёгивал коней, покрикивал, а с галопа на рысь позволил перейти не раньше, чем стены Барбуса исчезли за тёмной стеной леса.

Из повозки донесся счастливый женский голос:

— Милый, я просто не верила, что у нас всё получится!

— Фрига, — ответил возница, он откинул с головы капюшон, впервые взглянул на звёздное небо, глубоко и вольно вздохнул. — Фрига, здесь всё на лжи и предательстве... Они мне должны деньги, я им простил долг. Вот они и открыли врата...

Он прервал себя на полуслове, оглянулся. Фрига увидела, как и без того бледное изнуренное лицо Сигизеля побледнело еще больше. Глаза ввалились, а скулы заострились до блеска.

— Что там? — спросила она, страшась шевельнуться.

— Погоня, — едва выговорил он. — Погоня, будь она проклята!

Он принялся яростно настёгивать лошадей. Повозка не катилась, а почти неслась по воздуху, лишь изредка приземляясь, подпрыгивая и снова пролетая по воздуху. Фрига вцепилась обеими руками, ногами упёрлась, толчки грозят вышвырнуть вон, Сигизель бешено кричал и нещадно бил по лошажьим спинам.

Конский топот за спиной был едва слышен, потом нарастал, становился злее, увереннее. Фрига молилась всем богам, обещала жертвы, но в эту ночь боги спали, а топот копыт настиг, по обе стороны замелькали конские бока, грубые сапоги.

Слышались крики, брань, кони хрипели. Повозка начала замедлять ход. Фрига услышала звук удара. На дно повозки упал Сигизель, рот его был в крови. Он начал подниматься, схватил со дна повозки меч, но чья-то сильная рука выбила из рук. Фрига видела, как большой кулак с силой ударил Сигизеля в лицо, тот упал в повозке навзничь.

Повозка остановилась. Кони хрипели, дико вращали глазами. Со всех сторон толпились всадники на храпящих загнанных конях. Повозка затерялась в этом море потного мяса и скрипящей кожи доспехов. Затем всадники расступились, к повозке протиснулся грузный немолодой офицер в плотном панцире из толстой буйволиной кожи. Голова его была как пивной котёл, сидела прямо на плечах, а грудь и плечи были широки, под стать великану.

Он злобно оглядел пленников, бросил одному резко:

— Связать!

Сигизель начал приходить в себя, его грубо поставили на ноги, завернули руки за спину и связали крепко-накрепко. Фрига попыталась укусить одного за руку, но всадник ударил её по лицу. Она ахнула от неслыханной дерзости, а её бесцеремонно связали так же туго, немилосердно. Она закусила губу и старалась не выронить слезы, когда новая грубая веревка впилась в её нежную кожу.

Сигизель вскинул голову, спросил:

— Что это значит? Если вы разбойничаете, если вам нужен выкуп...

Сотник грубо выругался, сделал движение двинуть его кулаком в лицо, но Сигизель сидел в повозке, и сотник поленился наклоняться.

— Выкуп? Это у вас там, в Вантите, одни продажные шкуры!.. Но есть такое, что не купишь ни за какие деньги! Вам, в Вантите, этого не понять.

— Да? — спросил Сигизель. — Что же это?

— Честь! — проревел сотник. — Вы, несчастные, вздумали подкупить людей нашего благородного Рагнара!.. Не понимаете, что честь не купишь ни за какие деньги?

Сигизель сказал с едкой горечью:

— Вы говорите о чести? Сотник засмеялся громче:

— А разве не видно?

— Не лгите. Вы просто решили убить двух зайцев. И долг не отдавать, и получить благодарность от своего хозяина.

Сотник сказал насмешливо:

— Не без этого, Сигизель. Эй, Моргун! Возьми вожжи, разворачивай повозку. Коней в конюшню, а этих приведём пешком с петлями на шее. Нет, Сигизель, не в Барбус. Барбуса ты больше не увидишь... Думаю, ты больше вообще ни одного лица не увидишь. Есть у нас там умелец, больше всего любит глаза выжигать. Дурак!.. Пальцы отрубывать куда интереснее...

Фрига вскрикнула в отвращении:

— Вы мерзавец!

Сотник смерил её пристальным взглядом.

— Если вдруг благородный Рагнар передумает... то я найду, как вас использовать, дорогая. У меня есть тут такие страшилища, что с ними ни одна продажная девка не ложится. Я вас познакомлю...

Один из воинов перескочил прямо с седла на облучок, ухватил вожжи. Сигизель скрипел зубами, дёргался в путах. Фрига плакала злыми беспомощными слезами.

— В дорогу! — крикнул сотник. — Мы ещё должны...

Он умолк, оглянулся.

— Что за...

Из глубины ночи в их сторону неслась пурпурная точка. В считанные мгновения разрослась, превратилась в красного коня, на нём сидел громадный всадник с безумным лицом и огромной секирой в руках. Воины задрожали, попятились. Незнакомец натянул поводья, грохот копыт умолк. Огненный конь остановился в трёх шагах от сотника. Из широких, как у дракона, конских ноздрей валил дым и вылетали искры. Грива и хвост горели золотом, от них шёл свет, а сам конь казался выскочившим из раскаленного горна.

Всадник рявкнул страшным голосом:

— Кто посмел остановить этих людей? Сотник ответил сразу осевшим голосом:

— Приказ... Это велел Рагнар Белозубый...

— Это не дело Рагнара, — гаркнул всадник. — Поворачивайте и убирайтесь отсюда, псы!

Сотник вздрогнул, как от удара хлыста по лицу. При появлении страшного всадника он повёл себя, как пёс перед огромным волком, но сейчас глаза полыхнули гневом. Он покосился на своих бледных людей, пальцы скользнули к мечу, он сказал сдавленным голосом:

— Никто не смеет меня называть псом... Всадник вскинул громадную секиру.

— Я называю!!!

Сотник пытался парировать удар мечом, сам отклонился в сторону, но страшное широкое лезвие ударило справа возле шеи. Послышался треск разрываемой ткани, хряск костей и суставов. Секира рассекла грузное тело наискось до пояса. Все, застыв, смотрели, как закованное в крепкие кожаные доспехи грузное тело распалось на две половинки. Одна тяжело рухнула с седла на одну сторону, другая — на другую. Кровь хлестала широкими чёрными струями, словно разрубили бурдюк с темно-красным вином.

Всадник вскинул над головой окровавленную секиру. Голос прокатился над застывшим полем, как оглушающий гром, за которым ударит страшная буря, а землю покроет град размером с куриное яйцо: