Роберт Говард - Остров чёрных демонов

Один из пиратов сделал шаг вперед — жилистый громила с повязанным, наподобие тюрбана, красным платком. Гладко выбритый подбородок выдавался далеко вперед, испещренная шрамами физиономия казалась уродливой и злобной сверх всякой меры. Каждый взгляд em, каждое движение таили оскорбление и угрозу. Манера пирата начинать поединок была столь же грубой и примитивной, как и он сам.

— Барахская собака, да? — осклабился он. — Да мы плевать на вас хотели… Вот!

Он плюнул Конану в лицо и схватился за меч.

Атака барахца оказалась настолько стремительной, что за ней невозможно было уследить взглядом. Молотоподобный кулак со страшной силой врезался в челюсть нападавшего, и зингарец, отлетев на несколько шагов, рухнул у борта.

Конан обернулся к остальным. Если не считать недоброго огонька в глазах, в манерах его ничего не изменилось. Но травля прекратилась столь же внезапно, как и началась. Моряки подняли поверженного приятеля. Сломанная челюсть его была сворочена на сторону, голова болталась безвольно.

— Клянусь Митрой, он сломал ему шею! — воскликнул чернобородый морской разбойник.

— Да, слаба кость у вашей флибустьерской породы, — расхохотался пират. — На Островах у нас такого тычка никто бы и не почуял. А теперь, может, мечами помашем? Нот? Никто не хочет? Тогда будем друзьями?

Пираты поспешили заверить его, что так оно и будет. Загорелые руки перебросили мертвеца за борт, и дюжина острых плавников вспороли волны, едва труп коснулся воды. Со смехом Конан раскинул руки, потянувшись, точно огромный кот, и взгляд его устремился на верхнюю палубу. Санча перегнулась через борт, горящим взором наблюдая за тем, что творится внизу. Солнце пронизывало тончайшую тунику, золотом очерчивая гибкую фигурку. Но вот грозная тень Запораво упала на нее, и на узкое плечо девушки властно опустилась его рука. Во взгляде, брошенном пиратом на нижнюю палубу, читалась неприкрытая угроза. Но Конан только усмехнулся в ответ, точно речь шла о шутке, понятной лишь ему одному.

Запораво повторил ошибку многих тиранов. Привыкший властвовать в зловещей роскоши верхней палубы, он недооценил того, кто находился внизу. У него была возможность убить Конана, но он упустил ее, поглощенный сумрачными раздумьями. Он не мог поверить, что кто-то из этих псов с нижней палубы может представлять для него серьезную угрозу. Он раздавил многих врагов, ко уже давно никто не осмеливался бросить ему вызов, и зингарец возомнил себя неуязвимым.

А Конан и не думал давать ему повода для подозрений. Он смешался с командой, жил с ними и делил их скудные забавы. Проявив себя бывалым моряком и настоящим силачом, он справлялся за троих и первым вызывался на любую опасную работу. Постепенно товарищи привыкли во всем полагаться на него. Он ни с кем не искал ссоры, и они старались не вызвать его гнева. Он играл с ними, ставя на кои свой пояс и ножны, выигрывал деньги к оружие и со смехом отдавал их обратно. Прошло совсем немного времени, и он превратился в негласного вождя пиратов. О том, почему он был вынужден бежать с Барахских островов, Конан не сказал никому ни слова, однако флибустьеры подозревали, что он был изгнан из сурового братства морских разбойников за какое-то кровавое деяние, и от этого он лишь вырос в их глазах. В отношениях с Запораво и командой он всегда был ровен и приветлив, без дерзости или угодничества.

Даже слепой не мог бы не заметить, как разительно эти двое отличались между собой — резкий, вечно угрюмый и задумчивый капитан пиратов, и этот здоровяк, который всегда был готов посмеяться доброй шутке, поорать похабные песни на дюжине языков, влить в себя бочонок эля, и, казалось, вовсе не заботился о грядущем дне.

Знал бы Запораво, с кем, пусть и бессознательно, сравнивает его команда, он онемел бы от изумления и ярости. Но он был слишком поглощен своими думами, что делались с годами все мрачней и угрюмей, несбыточными мечтаниями, и девушкой, обладание которой отдавало горечью, так же, как и все его редкие наслаждения.

А Санча все чаще засматривалась на черноволосого гиганта, так выделявшегося среди своих товарищей, будь то в работе или в забавах. Он никогда не заговаривал с ней, но пронзительный взор его был красноречивее всяких слов. Санча начинала опасаться, как бы эта рискованная игра не завела их слишком далеко.

Не столь давно она жила во дворце в Кордаве, но, казалось, между той жизнью и нынешней пролегала непреодолимая пропасть, возникшая, когда Запораво вынес ее, рыдающую, с объятой пламенем каравеллы, разграбленной его волками. Она, любимая, избалованная дочь герцога Кордавского, познала на себе, что значит быть игрушкой флибустьера, но, будучи достаточно гибкой, чтобы гнуться, не ломаясь, сумела уцелеть там, где погибли другие женщины, и даже научилась получать удовольствие от такой жизни.

Существование ее было полно превратностей и подобно сну, но опасность, бегство, резня и грабежи придавали ему остроты, а кровавые грезы Запораво делали его еще более ненадежным, чем жизнь обычного флибустьера. Никто не знал, что придет ему на ум в следующий раз. Теперь они покинули прибрежные воды и уходили все глубже и глубже в бескрайние, неведомые просторы, так пугающие мореходов, куда испокон веков корабли отправлялись лишь затем, чтобы сгинуть навеки. Все известные земли оставались позади, и день за днем их окружала лишь необъятная синева океана, бесплодная и пустая. Здесь не было добычи — ни поселений, ни торговых кораблей. Команда ворчала, стараясь однако, чтобы недовольство не достигло ушей их беспощадного хозяина, днем и ночью царственно расхаживавшего по палубе, погрузившись в мрачные думы о величии, или корпевшего над древними картами и пожелтевшими портулланами. Порой он принимался рассказывать Санче — и в такие минуты делался похожим на безумца — о затерянных континентах и сказочных островах, плывущих в облаках голубой пены безымянных течений, где рогатые драконы стерегут сокровища, собранные правителями древних народов, что предшествовали людям.

Санча слушала, не понимал, обхватив руками колени, и мысли уносили ее все дальше, от сумрачного пирата к бронзовокожему гиганту, чей смех был звучным и свежим, как морской ветер.

И вот, через несколько недель изнурительного плавания, они наконец увидели на западе землю и к рассвету бросили якорь в неглубокой бухте. Перед ними был пляж, белой лентой окаймлявший холмы, поросшие травой и деревьями. Ветер доносил до них аромат свежей зелени и цветов, и Санча захлопала в ладоши в предвкушении высадки на берег. Однако радость девушки вскоре сменилась досадой, ибо Запораво велел ей оставаться на борту, пока он за ней не пришлет. Он никогда не объяснял своих приказов, и она не знала, что движет им. Но ему часто доставляло удовольствие причинять ей боль без всякой на то причины.