Дункан Мак-Грегор - Седьмая невеста

В глубине души Кумбар не сомневался, что расследовать такое запутанное дело ему не под силу. И Конану – в этом, несмотря на его последние слова у тела Баксуд-Маланы, он уже тоже не сомневался, – не под силу. Ни сам он, ни юный варвар не обладали достаточной для такого сложного занятия смекалкой и ловкостью. Был бы Мишрак – хитрая лиса – может быть, Баксуд-Малана и осталась бы жива.

На сем соображении Кумбару вдруг стало стыдно, что являлось еще одним доказательством того, что совесть его хотя и была на последнем издыхании, но пока не умерла. Киммериец предупреждал его: в охрану на половину невест надо ставить не менее десятка солдат – лучших солдат. Кумбар же счел, что и двух будет вполне достаточно, и – послал деревенских увальней, тупых и ленивых, и лучшего способа проворонить убийцу нельзя было найти. Будь он на месте Конана, несомненно усмотрел бы в таких действиях злой умысел…

Фонари императорского сада сайгад заметил издалека – оазисом тихого ласкового света виделись они в ночной неприветливой тьме. Он подмигнул им как старым друзьям и заспешил к воротам. Треск огня в треноге, ложе, устланное мягкими подушками, бутыль доброго вина на столике – что может быть милее в такую страшную ночь…

Губы Кумбара расползлись в невольной улыбке; он прибавил шаг, предвкушая славный одинокий ужин в уют ной своей комнатушке, и забыл о всех печальных событиях. В конце концов, почему бы и не вызвать Мишрака? Не по такому уж важному делу отбыл он из Аграпура… А искать преступника – его прямая обязанность. Кумбар к темной стороне жизни дворца вообще отношения никогда не имел…

Обругав стражу на воротах за медлительность, он быстро пошел к ступеням дворца. Луна стояла высоко в небе, даря земле ленивый свой свет, от коего тени деревьев казались широкими и длинными, а собственная тень Кумбара толстой и короткой. Фыркнув, он плюнул в нее, но промахнулся; не сбавляя шаг, обернулся и плюнул еще раз – и теперь попал.

Окрыленный победой, которую почел за знак богов и обещание удачи, сайгад на миг остановился – чтобы вдохнуть свежий ночной воздух, пропитанный нежными, еле уловимыми ароматами сада, – но только снова двинулся вперед, к матово блестевшим под луной ступеням дворца, как тихий шорох за спиной заставил его настороженно замереть. Опытный вояка, он умел различать звуки: то было движение живого существа, а не травы или листьев.

Сердце старого солдата радостно застучало – всего пару вздохов, и убийца будет в его руках! Он подобрался, изготовясь к прыжку назад, чуткие уши его поймали чье-то дыхание… Ноги Кумбара оторвались от земли и – в тот же момент на голову его обрушилось небо, а может, луна… Сноп искр разлетелся перед его глазами. Потом вдруг стало со всем темно – как видно, упала все же луна, – а потом и ничего не стало. Сайгад кулем повалился на землю, под персиковое дерево, и там уже лег спокойно и недвижимо.

В маленьком кабачке без названия на окраине Аграпура Конан топил печаль свою в вине. Он взял полдюжины бутылей дешевого красного – редкой кислятины и занял угловой столик, откуда хорошо виден был вход, а также весь зал, кривоватый, квадрат с земляным полом, в глубоких трещинах которого произрастали даже длинные узкие травы. Грязь здесь была неимоверная.

Казалось, хозяин нарочно расстарался загадить весь пол, стены, потолок и столы для привлечения наиболее гнусной публики. Так и выходило: жулики, бродяги, нищие, бандита и девицы не самого пристойного поведения отдыхали тут после нелегкого трудового дня, а то и подыскивали новых клиентов. И если в светлое время иногда забредали сюда случайные прохожие, выпивали кружку-другую пива и торопились выйти на свежий воздух, обещая себе в будущем обходить стороной этот грязный кабак, то ночью здесь гулял весь окрестный сброд.

Привычный ко всему варвар находил сие заведение отвратительным, но одно преимущество все же было, оно и влекло его порой сюда: никто не знал тут Конана-киммерийца, никто не подходил к нему, то ли опасаясь его внушительных размеров и разбойничьей стати, то ли просто не признавая в нем своего, и никто ни о чем не просил. Хозяин – кривоногий коротышка со сломанным сизым носом и быстрыми колючими глазками – уже узнавал его в лицо, кланялся подобострастно и тоже особенно не докучал.

Выпив в одиночестве две-три бутыли вина или кувшин пива, Конан удалялся, умиротворенный и готовый продол жать вечер, но уже в знакомой компании и в знакомом, более приличном кабаке типа «Маленькой плутовки». Он и сейчас пришел сюда за этим – за одиночеством. Но не то, простое одиночество – когда можно уйти от всех, запереться в комнате – требовалось иногда юному варвару. Он жаждал иного: погрузиться в нехитрые мысли свои и мечты среди людей, которые не станут заглядывать в глаза, словно потеряли в них золотой, не спросят, не скажут, не заденут рукавом… В казарме ему никогда не удавалось остаться одному: кто-то непременно вторгался в запретную зону личного, неприкосновенного.

К счастью, желание такого одиночества обуревало Конана весьма и весьма редко – раз или два за все его пребывание в Аграпуре. Косые, уродливые, чумазые, тупые и пьяные рожи здешних завсегдатаев не приводили его, конечно, в ужас или негодование: видел и не таких; но и наслаждения от созерцания их получать не мог. Зато он умел их не замечать вовсе. Шум, гам, визг и звон разбитой посуды – привычная музыка – никак не тревожили его мыслей. А сейчас тем более. Ему было о чем подумать в эту ночь. Алма, Хализа, Баксуд-Малана… Они только начали жить…

В груди варвара вновь заклокотала, забурлила горячая ярость; он сжал в ладони кривобокую глиняную кружку, только представив себе, что сжимает горло убийцы, а когда она треснула, рассыпаясь, и по руке заструилось холодное красное вино словно кровь, свет померк в его глазах. Тайна перестала быть тайной, суть ее открылась в одно краткое мгновение, и мысль Конана, дрогнув, перенеслась вдруг в бездну чужих, неведомых миров. Там, в гнетущей пустоте, ощутил он явно тот мрак, в коем пребывала до сих пор душа убийцы… Конан содрогнулся. Все его прежние подозрения оказались верны как ни желал он, чтобы было иначе. Дитя ужаса, порождение Нергала всеми корнями проросло во дворце, и теперь, установив имя, оставалось только уничтожить плоть… Алма, Хализа, Баксуд-Малана…

Киммериец скрипнул зубами в бессильной ярости. Как мог он не понять этого раньше, как мог не поверить своим догадкам? Раздави он сию гнусную тварь пару дней назад или даже вчера, и тогда, может быть, хоть Баксуд-Малана осталась жива… Алма, Хализа, Баксуд-Малана… Кого этот демон в человеческом обличье наметил своей следующей жертвой?